Доктор Паскаль. Эмиль Золя

друг на друга, настроение у обоих то и дело менялось. Мартина и та жила в каком-то непрерывном возбуждении. Совместная жизнь для этих трех людей превратилась в ад.

      А тут дела приняли совсем дурной оборот.

      Какой-то капуцин, известный своей святостью, один из тех монахов, что появляются порой в южных городах Франции, нашел себе приют в Плассане. И с церковной кафедры загремели раскаты его голоса. Он проповедовал с красноречием апостола, и его пламенные, яркие речи зажигали слушателей и были доступны всем. Он обличал тщету современной науки и в порыве какой-то необычайной мистической экзальтации отрицал реальность земного бытия, приоткрывая завесу над неведомым, над тайной потустороннего мира. Все набожные женщины города были потрясены его проповедями.

      С первого же вечера, когда Клотильда, сопровождаемая Мартиной, присутствовала на проповеди, Паскаль заметил, что она вернулась словно в лихорадке. В последующие дни она не умеряла рвения и все позднее приходила домой, так как подолгу простаивала за молитвой в темном углу часовни. Теперь она почти все время проводила в церкви, возвращалась оттуда в полном изнеможении, и глаза у нее горели, как у ясновидящей. Проникновенные слова капуцина неотступно ее преследовали. Казалось, она преисполнилась гневным презрением ко всему окружающему.

      Встревоженный Паскаль решил объясниться с Мартиной. Как-то ранним утром он сошел вниз, когда она подметала столовую.

      – Вы знаете, что я никогда не препятствовал ни вам, ни Клотильде ходить в церковь, если это вам по душе. Я не хочу насиловать ничью совесть. Но и отнюдь не желаю, чтобы Клотильда заболела по вашей милости…

      – Может статься, больны как раз те, кто считает себя здоровым, – пробурчала служанка, не выпуская из рук половой щетки.

      Она произнесла это таким убежденным тоном, что он улыбнулся.

      – Конечно, болен духом я, а молитесь о моем обращении вы, находящиеся в добром здравии и полном рассудке… Мартина, если вы не перестанете мучить меня и самое себя, я и взаправду рассержусь.

      В его голосе зазвучали такое отчаяние и решимость, что служанка выпустила из рук щетку и уставилась на него. Бесконечная нежность, глубокое огорчение отражались на изможденном лице старой девы, всю жизнь верой и правдой служившей своему хозяину. Слезы выступили у нее на глазах, и она поспешила уйти, бормоча:

      – Ах, сударь, вы нас не любите!

      Паскаль почувствовал себя обезоруженным, он глубоко опечалился, терзаясь сожалением, что был до сих пор слишком терпимым и не взял целиком в свои руки воспитание и образование Клотильды. Убежденный, что деревья растут как надо, если не мешать их росту, он дал ей возможность развиваться свободно, научил ее только читать и писать. Без всякого начертанного заранее плана, просто под влиянием их домашнего уклада, она прочла почти все имевшиеся у доктора книги и, помогая Паскалю в его опытах, выправляя корректуру, переписывая и разбирая рукописи, увлеклась естественными науками. Теперь он сожалел, что предоставил ее самой себе. Он ничем