Долгота дней. Владимир Рафеенко

солью. Представитель мэрии, министр транспорта и здравоохранения Вася Гиркавый лежал под джипом, молился и думал о том, что репортеров «Лайф энд кайф» к моменту появления жуков уже и след простыл. Парни, кажется, догадывались, что именно подвез на промерзший базар белый московский лебедь – гуманитарно-православный «КамАЗ».

      «Если жив останусь, с Маршаком обязательно потолкую!» – пообещал себе Гиркавый.

      Между тем боевики яростно и точно палили в кровожадных чудовищ. Мимоходом перемолов два десятка похмельных казаков и разбросав их останки по базарной площади, те внезапно успокоились, замедлились, неспешно разложили крылья и синхронно взлетели вертикально вверх. Кто видел, как работают британские штурмовики вертикального взлета и посадки «Харриер», наверняка нашел бы в жуках схожую грацию и красоту.

      Народ, шокированный случившимся, потерял ощущение реальности. Кто кричал, кто рыдал, а кто, упав на колени, молился. Кто-то бился в агонии. Автоматы стрекотали, как цикады. Жуки, повисев секунд двадцать-тридцать над рынком, будто раздумывая, куда направиться в это холодное утро, синхронно наклонились вправо и ушли на юго-восток, отливая в лучах холодного январского солнца густым дремотным янтарем. И в этот, буквально, в этот самый момент вестником достигнутой гармонии над окровавленной мостовой появилась призрачная фигурка покойной Amy Winehouse. Босая, во всем черном, она шла по снегу и пела «Back to Black».

      Каролина Гредис, мертвая, как самовар, смотрела на нее своей отрезанной головой и думала о том, что многое в жизни прошло мимо нее. Живые граждане Z разбежались кто куда. Насмерть же убитые, но чудом сохранившие ноги и головы, с трудом поднимались, обнимали и поздравляли друг друга с окончанием войны, изображали улыбки на заляпанных кровью, обезображенных лицах, кружились в черно-белом танце. С неба на них падали снопы желтого и синего света. «Танцы патриотов, – подумал Вася Гиркавый, – но каким боком тут Эмми?». И потерял сознание.

      Коля Вересаев несколько минут наблюдал это представление с противоположной стороны проспекта, случайно заняв идеальное место в зрительном зале. Но в какой-то момент ощутил, что от ужаса и похмелья может сомлеть. Перекрестившись дрожащей потной щепотью, набрал с клумбы горсть покрытого коркой льда снега и, обдирая до крови губы, захрустел, затолкал себе в рот. Схватил еще и, царапая кожу, обтер лицо и шею. Увидев танцующих покойников, прохрипел: «Господи, помилуй!» – и рысцой рванул в сторону дома Сократа Ивановича, чувствуя смертную тошноту, подкатывающую к самому сердцу.

* * *

      Сократ Гредис вообще-то был профессором, доктором наук, до конца апреля прошлого года преподавал философию в университете. Однако с началом бурных событий взял отпуск и пребывал в нем вплоть до того момента, когда в город вошли колонны вооруженных до зубов боевиков, большая часть из которых видела Z впервые. Они утверждали, что являются защитниками города, хотя все происходящее уверенно говорило об оккупации. И по факту