Дора, Дора, памидора…. Сергей Чилая

и богатую ложу мира. Действуй!

      Я не стала прятаться за камнем, что всегда держала за пазухой, и отправилась действовать. И понимала, что Бен, даже в случае форс-мажора, не даст умереть с голоду в дорогих ресторанах. И просто, как порог, перешагнула грань бесстыдства или нравственности, что было для меня тогда одним и тем же, и уже не тяготилась вероломством, необходимостью врать или красть. И более всего на свете хотела отдать Изделие, так мы называли другую воду, Бену, чтобы открытие принадлежало всем, а не только постояльцам кремля. Чтобы они не жили вечно во главе с верховным правителем, который станет вечным верховным правителем. И в аббревиатуре ввп видела не просто случайность, но зловещую обязательность. Какую-то совершенно безумную необходимость, пугающую своей настойчивостью.

      Дарвин с Марчеллой сидели в шезлонгах и спорили, перебивая друг друга, о принципах научной этики. Я села рядом, разыскивая глазами бутылку.

      – Запрет на исследования в науке – всегда плохо, – сокрушалась Дарвин, борясь с алкоголем в крови. – Независимо от мотивов запрета. Будь то лженаука или шарлатанство… или большая политика. В нашей стране для этого находили десятки причин: от чуждой народонаселению буржуазной идеологии до предательства интересов родины. Это касалось генетики, продажной девки империализма; трансплантологии, замешанной на торговле органами; кибернетики… Запреты не ограничивались наукой и распространялись на литературу, музыку, живопись… Власть изнуряла и продолжает изнурять запретами себя и свой народ. И усердно карает нарушителей… Сейчас – тоже. – Паузы в предложениях Дарвин заполняла осторожными глотками из бутылки, которую держала возле ноги.

      – Шарлатанство… оно и есть шарлатанство, – вяло оппонировал Марчелла, поглаживая Дарвинов живот. – Надо иметь смелость называть вещи своими именами и не тратить миллионы на заведомо мусорные исследования.

      – You're broke! – взвилась Дарвин. – Ковры-самолеты, преодолевающие земное притяжение, всевидящие зеркала, змеи-горынычи – она так и сказала: serpent-dragons, – губительные лучи, сапоги-скороходы, искривляющие пространство и время, телекинез, телепортация, телепатия… Весь этот замечательный сказочный фольклор, феномены, кажущиеся игрой воображения, – она потянулась за бутылкой, – становятся реальностью, как стала ей другая вода, существование которой ты публично отрицал сегодня, причисляя ее к лженауке…

      Она снова отпила:

      – Мир становится все глобальнее. В нем уже нет места простым бинарным противостояниям: «замерзает – не замерзает». Бен понимает это и роется в моей сумке в поисках другой воды, как до него перетряхивали ее содержимое в полицейском участке.

      Дарвин замечает меня у ноги вместе с бутылкой и обрушивает свой гнев: – Где ты шлялась, Никифороф, мать твою?!

      – Была на посиделках с Беном в гальюне, – отбиваюсь я. – Why the fuck not?[20] Обошлось без полиции в этот раз.

      – Мы возвращаемся, – говорит Дарвин.

      – Не желаете осмотреть яхту, Дора? –

20

А что, нельзя?