За свою Правду!. Михаил Кривцов

Один Седельников местный – с детства его знаю, как отъявленного хулигана и хама.

      — Не на долго их хамская власть. Квалифицированным рабочим их уравниловка нужна, как собаке палка. Знаю я сколько получали они на казённом заводе при государе-императоре. Прости, Господи, этого болвана.

      — Забыли его все в Екатеринбургском изгнании. Не нужен он никому. Все сейчас от имени народа на власть претендуют. Вот и наш сосед Клим в совете представительствует.

      — Неплохой он парень – грамотный. Зря он якшается с этими проходимцами – ведь повесят их скоро. А хороший механик на железной дороге любой власти нужен.

      Раздаётся стук в дверь. Николай её открывает и видит молодую хорошенькую соседку – Елену.

      — Здравствуйте, соседушка. Пожалуйте войти. Давно вас не видели. Всё на дежурствах пропадаете в своём госпитале. Побледнели от утомления, но по прежнему хороши.

      Александр встаёт, подходит к Елене и целует ей руку.

      — Бонжур, мадмуазель.

      Елена делает шутливый реверанс.

      – Бонжур, месье. Как наш шалопай? Не безнадёжен?

      — Бойкий юноша. Однако, его французского я, пока, не понимаю.

      «Со временем вы найдёте общий язык. Я в этом уверен. Довелось наблюдать с каким интересом он расспрашивал вас о вашем „Парабеллуме“» – вмешивается в их беседу телеграфист.

      «Негодный бездельник! Расскажу маме – она ему задаст!» – возмущается Елена.

      «Вы ещё не сказали нам, чему мы обязаны вашим визитом?» – интересуется домовладелец.

      Елена всплёскивает руками.

      – Ах, да! Мама приглашает вас на ужин. Приготовили, что Бог послал. Не обессудьте.

      – А я паёк на станции получил и охотно с вами поделюсь.

      — Ну, что вы! Спасибо.

      И вся компания покидает комнату. При этом Александр придерживает дверь, пропуская Елену и успев при этом что то нежно шепнуть ей на ушко.

      ***

      Революция добралась до Сарапула и сильно его изменила – он перестал быть чистым, уютным и безопасным, хотя вид на его раскинувшиеся по холмам кварталы и оставался живописным, если не приглядываться к деталям.

      Дворникам перестали платить жалование, но никто не мешал им теперь пьянствовать, орать на митингах о прежнем угнетении и потихоньку марадёрствовать.

      Ещё недавно, любое новое лицо в городе привлекало внимание, в том числе и следивших за порядком полиции и жандармерии, упразднённых ныне вместе с царской властью. А теперь город превратился в военный лагерь для, мало имеющей представлений о дисциплине, вооружённой разноязыкой орды, включающей латышей, венгров и даже чёрт знает откуда взявшихся китайцев, обряженных в фантастическую смесь элементов форменной и гражданской одежды.

      Зажиточная жизнь кончилась – пришло время экономии. Российский рынок развалился – возить партии обуви в Сибирь потеряло смысл – никто бы их не оплатил. Да и денег надёжных не стало – большевистские дензнаки и керенки