Китай. Вадим Чекунов

строят всевозможные предположения: китайцам не нравится запах парфюмерии; китайцы нас считают слишком крупными и им тесно рядом с нами; мы не так хорошо знаем язык, и с нами в дороге нет возможности поболтать о важном и насущном – прошедшем завтраке и грядущем обеде; китайцы просто не любят иностранцев… Коллеги отводили глаза и смущенно лепетали про традиционную китайскую деликатность и нежелание беспокоить своим близким присутствием дорогих гостей страны, приглашенных издалека специалистов. Когда я спрашивал, отчего же, в таком случае, проходя по салону и наступая на ногу или задевая мне лицо своими сумками, они даже не извиняются, коллеги растерянно умолкали. Но факт оставался фактом – никто не садился рядом с иностранцем, если были другие свободные места.

      Лишь один Мистер Мартышка неприхотлив, да и выбора у него нет. Он неизменно садится возле меня и говорит приветливо: «Нихао!». Если бы этим он и ограничивался, я бы искренне любил его – что может быть ценнее любезного и молчаливого соседа. Но после церемонии приветствия, когда автобус трогается и у меня уже нет шансов выскочить из него, Мистер Мартышка всегда начинает раздеваться. Делает это он привычно и обстоятельно. Снимает с себя рубашку и развешивает ее на спинке переднего кресла – на просушку. Он же вспотел. Майку он не носит, разумеется. Затем он разувается, деликатно засовывая обувь под кресло перед собой. Потом снимает с себя носки и принимается сушить их – но не пассивным способом, как рубашку, а активным. Лихо и со знанием дела вращает ими в воздухе, словно Брюс Ли своими нунчаками. Буквально в миллиметрах от моего лица. При этом еще каждый раз пытается выключить мой потолочный вентилятор – тянет к нему свою цепкую лапку, искушая меня схватить и сломать ее.

      Я, конечно, человек привычный к разным запахам после жизни в казарме и работы в мужских рабочих коллективах, но всю часовую поездку пытаюсь понять, от чего мне сильнее режет глаза – от носочков Мистера Мартышки или от его подмышек. Пытаюсь почитать книгу, но крутящиеся рядом сноски сильно отвлекают от сюжета.

      Самое печальное для меня это то, что этот Мистер настолько приветлив, по-детски непосредственен и жизнерадостен, что взять его за шею и стукнуть о переднее кресло – для меня решительно невозможно.

      «В конце концов, – каждый раз думаю я, отвернувшись к окну, – человек спешил на работу и хочет предстать перед людьми в свежем виде, подготовить себя к новому трудовому дню».

      За окном мелькает однообразный пейзаж: крестьянские грядки и теплицы, узкие каналы с мутной водой, низкие бетонные домики, огромные заводские трубы, серые фабричные здания, аккуратно стриженные кусты вдоль дороги, а вдали виднеются неизменные строительные краны и целая гряда высоченных новостроек, наступающая и на эти районы.

      В раздумьях о невиданной и кипучей энергии местного народа я и провожу остаток пути. Перед прибытием на новый кампус мой сосед шустро одевается. Едва автобус