Китай. Вадим Чекунов

от нее, словно от зубной боли). Но Китай меня сильно изменил. На многие вещи я стал глядеть иначе. Неизменным осталось лишь одно, за что больше всего люблю Поднебесную, – практически ежедневное удивление и восхищение той жизнью, что кипит в ее городах и деревнях. Каждый день приносит столь удивительные наблюдения и открытия, что поневоле ощущаешь себя ребенком, изумленно смотрящим на огромный мир.

      Близкие контакты третьего вида

      Утром я выхожу на балкон проверить, как там поживает мое белье, вывешенное, подобно флагам или парусам, на длинных горизонтальных бамбуковых шестах прямо над головами занимающихся своей гимнастикой бабок. Несколько футболок, пара джинсов, множество носков и, как веха моего привыкания к местной жизни – нижнее белье. С последним не все было гладко поначалу. При первом знакомстве со стариком-фандуном, когда тот показывал мне квартиру и давал ценные советы по экономии воды и электричества, я обратил внимание на эти самые шесты на балконе – здоровенные, словно удочки для великана. «Здесь будешь сушить белье после стирки!» – пояснил старик, как само собой разумеющееся. Я задумался о городской пыли, дождях и прочих неожиданных вещах. «А в квартире у тебя ничего не высохнет, – терпеливо пояснил хозяин квартиры. – Влажность ведь!»

      Продевать футболки и штаны в шесты и высовывать их во двор на сушку я научился быстро. Обзавелся огромными пластиковыми прищепками и прицеплял к бамбуковым палкам носки. А вот развесить трусы на виду всей любопытствующей публики – не решался. Я был единственным иностранцем в микрорайоне и за мной с живым интересом наблюдало все его население. Когда я выходил на балкон, бабки внизу переставали танцевать и размахивать веерами. Школьники останавливались, забывая о дороге к храму знаний и, запрокинув головы, взирали на меня. Если я возвращался из магазина, то тетушки возле дома сгорали от любопытства и всеми правдами и неправдами пытались заглянуть в мои пакеты. Мужчины провожали меня долгим изучающим взглядом – наиболее наблюдательные потом непременно изрекали: «Лаовай!» Впрочем, такое внимание оказывалось не только по месту жительства. В городе дела обстояли примерно так же, разве что прибавлялись крики «халоу-халоу!», что в представлении местных означало приветствие на английском языке. Порой мне казалось, что лишь две категории китайского населения избавлены от назойливого любопытства к иностранцам – новорожденные и умирающие. Им не до нас. Еще можно сюда добавить заключенных под стражу преступников – они, может, и взглянули бы, но их не пускают.

      Трусы были у меня самые обычные, синие «боксеры». Но мысль о том, что их примутся разглядывать и школьники, и взрослые, и танцующие под окном пенсионеры, и даже тот самый петух с соседнего балкона будет в курсе, какие труселя носит лаовай, мне мешала смириться и вывесить их на на всеобщее обозрение. Должна же в человеке оставаться какая-нибудь загадка. Сначала я нижнее белье стирал и пытался высушить