Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.. Д. Д. Гримм

1906 г. и в то время вполне себя оправдала, – были решительно отклонены. Реальное значение этой меры состояло не только в том, что она давала учащейся молодежи время опомниться; она вместе с тем влекла за собою потерю учебного года со всеми связанными с этим последствиями: срок окончания университета отодвигался на целый год, выдача стипендий приостанавливалась, льготы по отбыванию воинской повинности утрачивались; огромное большинство студенчества, не сочувствовавшее студенческим беспорядкам, но вместе с тем лишенное всякой организации, чисто пассивно воспринимавшее их как какое-то стихийное зло, пробуждалось от своей спячки; революционные элементы в студенчестве утрачивали почву для агитации, и неопределенные симпатии к ним в инертной общей массе, падкой до громких слов, пока это не грозило никакими личными неприятностями, быстро улетучивались; крайние элементы теряли кредит не только в глазах массы студенчества, но и в собственной среде, и поневоле угомонялись, дабы не обнаружить воочию собственное численное ничтожество: сознательный идеализм и жертвенность всегда и везде удел немногих, у массы в таких случаях преобладает инстинкт самосохранения и расчет на безнаказанность. Недаром вожаки во время студенческих беспорядков обычно умели осторожно прятаться за спины своих жертв, в минуты эмоционального экстаза ставивших на карту все свое будущее. Предлагавшаяся университетами мера имела за себя и то еще, что таким путем открывалась возможность ликвидировать студенческие беспорядки не только без массовых случайных жертв, но и без внесения новой тревоги в широкие общественные круги, плохо разбиравшиеся в истинном положении дел в университетах. Нормальная учебная жизнь в университетах, конечно, прервалась. Но университетам в этом отношении нечего было терять: нормального течения занятий при создавшейся атмосфере все равно нельзя было ожидать: огромная масса студенчества, как только начинались серьезные беспорядки, бесследно исчезала из университета из опасения попасть по недоразумению в руки полиции, призываемой для прекращения беспорядков; читать в пустующих аудиториях минимальному числу студентов, подвергавшихся к тому же нападкам и опасности отравления вредными для здоровья газами со стороны забастовщиков-обструкционистов и одновременно опасности случайного ареста со стороны полиции, даже в лучшем случае сводило преподавание к фикции и не имело внутреннего смысла. Кстати сказать, для профессуры, которая в глазах правительства являлась чуть ли не единственной виновницей беспорядков, перерыв занятий отнюдь не являлся удобным или тем более желанным выходом: не говоря уже об идеалистических мотивах, такой перерыв занятий на целый семестр при существовавшей в то время гонорарной системе для нее был связан с серьезными материальными жертвами. Профессура, однако, не колеблясь, шла на них; она не желала propter vitam vivendi perdere causas[222], не хотела из-за материальных соображений пожертвовать внутренним смыслом университетского преподавания.

      Я

222

«Propter vitam vivendi perdere causas» (лат.) – «Ради жизни утратить смысл жизни»; строчка из стихотворения Ювенала (Сатиры, VIII, 83–84).