Чужой муж. Елена Арсеньева

к двери, подергал ее, но Тася просунула в ручку стул. Дверь не открывалась.

      – Это хорошо… – промямлил Шульгин, а потом, прижавшись к двери, вдруг запел:

      Скажите, девушки, подружке вашей,

      Что я не сплю ночей, о ней мечтая…[1]

      – Замолчи! – сердито крикнула Тася.

      Но Шульгин не унимался. Правда, ноги его плохо держали, а язык вовсе не слушался, поэтому он продолжал речитативом, сползая на пол и перевирая слова:

      Я сам хотел в любви признаться ей,

      Но слов я не нашел…

      Вздохнул:

      – Не нашел…

      Дойти до Тасиного диванчика он не сообразил. Да и сил уже не осталось.

      Свернулся калачиком под дверью и заснул.

      Палка упала рядом, словно ей было скучно стоять одной в углу.

* * *

      Ну вот наконец-то и произошло то, ради чего Тася – правильно угадал Шульгин! – поступила на филфак. Она стояла на лестничной площадке, у доски объявлений для студентов заочного отделения, переписывая расписание зачетов для зимней сессии, как вдруг ее словно толкнуло в сердце.

      Обернулась.

      По лестнице поднимались три девушки. Одна из них оживленно рассказывала:

      – Девчонки, представляете, мне выпал пятый билет. Я его так боялась! Не хочется же тройбан схлопотать и без степухи остаться!

      – Но ведь выкрутилась как-то, – философски пожала плечами другая.

      Но Тася смотрела не на них, а на третью девушку – высокую, статную, с косой.

      Смотрела на свою дочь…

      Шагнула вперед:

      – Здравствуй, Лилечка. Как давно я тебя не видела! Какая ты стала…

      – Девочки, пойдемте, – перебила Лиля, проходя мимо Таси, как мимо пустого места. – А то на консультацию опоздаем.

      Подруги двинулись за ней, меряя любопытными взглядами Тасино черное, с белыми полосами на груди, платье, великолепно сидящее на стройной фигуре, ее гладкие волосы, обрамляющие лицо и придающие ему особенно одухотворенное выражение.

      – Ты что, разве не прочла мое письмо? – беспомощно воскликнула Тася.

      Лиля оглянулась.

      – Кто это? – шепнула одна из девушек.

      – Да так, – пожала плечами Лиля, окидывая Тасю пренебрежительным взглядом, – никто.

      И ушла вслед за подругами.

      Тася не помнила, сколько времени простояла на площадке. Но вдруг стало невыносимо душно, захотелось на свежий воздух.

      Сбежала по лестнице, схватила в гардеробной шубку, кое-как повязала косынку – черную, в крупный белый горох, – и побрела по середине заснеженной улицы, не замечая взглядов, которыми мужчины оценивали красоту ее бледного лица, а женщины – дорогую изящную одежду.

      Косынку она купила сама, а шубку – черную, каракулевую, легкую – подарил Шульгин на день рождения, и Тася тогда с трудом отогнала воспоминания о том дне, когда Михаил подарил шубку Маргарите, а Тасе – часики и как Маргарита швырнула их на пол… Эти часики, между прочим, Тася хоть и отремонтировала их, но, выйдя за Шульгина, больше не носила, потому что даже случайный взгляд на них заставлял ее плакать,

1

Слова из песни Р. Фальво на стихи Э. Фуско «Dicitencello vuje» (рус. пер. М. Улицкого «Скажите, девушки…»).