Братья и сестры. Книга 3. Пути-перепутья. Книга 4. Дом. Федор Абрамов

ногой ковыряла песок под углом – для Васи насыпан. Большую ямку проковыряла. Да и вообще вид у Раечки был несвадебный. Хмуро, с затаенной тоской глянула ей в лицо.

      – Зайдем в избу, – предложила Лиза. – Чего тут под углом стоять?

      Зашли. А лучше бы не заходить, лучше бы оставаться на улице. Все разбросано, все расхристано – на столе, на полу (сразу двоих собирала – и старого, и малого), – неужели и у нее теперь такая же жизнь будет, как эта неприбранная изба?

      – Райка, у тебя глаз вострый. Посмотри-ко, нет ли у меня какой сорины в глазу? – схитрила Лиза.

      Она потянула Раечку к окошку, к свету, а у той, оказывается, у самой на глазах пузыри.

      – Вот тебе на! Да у тебя сорина-то, пожалуй, еще больше, чем у меня.

      Раечка ткнулась мокрым лицом ей в грудь, глухо застонала:

      – Меня тот до смерти замучил…

      – Кто – тот? Учитель?

      – Ми-и-и-шка-а-а…

      – Михаил? – удивилась Лиза. – Наш Михаил?

      – Да…

      – Ври-ко давай…

      – Он… Тут который раз встретил вечером… Выйди, говорит, к ометам соломы…

      – Ну и что?

      Раечка жгла ей своими слезами голую шею, грудь, но молчала. Котлом кипела, а молчала. Потому что дочь Федора Капитоновича. Гордость. И Лиза, уже сердясь, тряхнула ее за плечи:

      – Ну и что? Чего у вас было-то?

      – Он не пришел…

      – Куда не пришел? К ометам, что ли?..

      – Да…

      – И только-то всего? Постой-постой! – вдруг вся оживилась Лиза. – А когда это было-то? Не в тот ли вечер, когда он с мужиками на выгрузке был? Вином-то от него пахло?

      – Пахло…

      Лиза с облегчением улыбнулась – наконец-то распутался узелок:

      – Ну дак он не мог прийти в тот вечер. Никак ему нельзя было.

      Раечка недоверчиво подняла голову.

      – Правда, правда! У нас в тот вечер ребята прикатили – Петька да Гришка… Подумай-ко, устраивал, устраивал их Михаил в училище, а они взяли да домой. По Тузку соскучились… Что ты, было у нас тогда делов. И теперь еще не знаем, что с ними. Как на раскаленных угольях живем…

      У Раечки моментально высохли глаза, она стала еще красивее, а Лиза смотрела-смотрела на нее и вдруг ужасно рассердилась на себя: зачем, кого она утешает? Какое горе у этой раскормленной кобылы?

      Она резко встала и сама удивилась жестокости своих слов:

      – Худо тебя припекло, за жабры не взяло. Скажите на милость, как ее обидели! Час у омета вечером выстояла. Да когда любят по-настоящему-то, знаешь, что делают? Соломкой стелются, веником под ноги ложатся… А ты торгуешься, как на базаре, все у тебя расчеты… Насыто, насыто плачешь – вот что я тебе скажу… Михаила она испугалась! Да Михаил-то у нас копейку возьмет, а на рубль вернет… Слыхала это?

      Раечка мигом просияла. На улицу выбежала – и горя, и слез как не бывало.

      Лиза сняла со стены зеркало, присела к столу. Не красавица – это верно. Не Раечка Клевакина. И скулья выпирают, и глаза зеленые, как у кошки. Да разве только красивым жить на этом свете? А то, что она три года,