Пастырь мертвецов. Антон Вильгоцкий

обещавшие пьющим и даже просто выпивающим россиянам скорую, неминуемую и мучительную смерть… Но как-то неумело все выходит и неестественно. Главный лозунг нынешней кампании едва ли не к тому сводился, чтоб вовсе крепкие напитки запретить. Плюс к этому граждан, как обычно, держали за дураков – в каждой из подобных программ почетное место было отведено какому-нибудь представителю духовенства. А Русская православная церковь ведь и не думала отказываться от полученных в девяностые годы льгот на ввоз из-за границы спиртного и сигарет – в этом бизнесе она по сей день оставалась одним из самых крупных игроков.

      «Не одна крайность, так другая, – размышлял Егор, приближаясь к дому. – Зачем запрещать? Зачем пугать? Вы просто привейте народу культуру пития. Ну и зарплаты нормальные, конечно, дайте – это во-первых».

      Вот с такими, не слишком уже веселыми мыслями он подошел к двухэтажному кирпичному зданию, которое служило ему и домом, и местом работы.

      – Сука! – отпирая дверь, некромант ругнулся в адрес давешнего забулдыги. – Все настроение испохабил!

      Поднять настроение были призваны четыре свиные отбивные котлеты с вареным рисом и свежей зеленью. Последствия вчерашних возлияний в суши-баре еще скреблись в затылке – к сожалению, даже самая мощная магия способна избавить человека лишь от опьянения, но не от похмелья. Так что Егор присовокупил к своей трапезе чекушку водки «Русский изумруд». А раз уж в дело пошла такая штука – как обойтись без селедочки пряного посола, половины банки миниатюрных корнишонов и такого же количества маринованных молодых кукурузных початков? Никак, разумеется, нельзя без этого всего обойтись.

      «Вот если бы все в России выпивали именно так, – думал Киреев, ловко сервируя обеденный стол, – разве возникла необходимость во всех этих дурацких шоу с клоунами в рясах? Тому придурку с улицы, поди, такое и не снилось. Лучшее, что он в жизни видел, – это пол-литра «Золотой осени» и плавленый сырок на шестерых!» От злобы на тунеядца-попрошайку и всю житейскую грязь, которую тот олицетворял, Егор готов был с размаху вонзить в столешницу вилку, которую сжимал в руке.

      – А впрочем, что это я? – произнес Киреев вслух. – Мне с ним детей не крестить.

      – Тебя, если что, и к купели-то не подпустят, – глухо донеслось из брошенного под стол заплечного мешка. – Открой рюкзак, а? Я тоже выпить хочу.

      Олеся была права. Печать Тьмы, лежавшая на таких, как Егор, не позволяла принимать участия в серьезных монотеистических обрядах.

      Стоит заметить, конечно, что никто из этих людей и не испытывал подобных побуждений.

      – Как ты узнала, что я пить собираюсь? – Егор достал из рюкзака тряпичную куколку и положил ее на стул напротив себя. – Неужто мысли читаешь?

      Игрушка обернулась облаком серой пыли, которая, рассеявшись, явила взору Киреева миловидную десятилетнюю девочку.

      – Услышала, как бутылка звякнула, – невозмутимо ответствовала Олеся.

      – Ну,