Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса. Александр Алексеевич Говоров

путного не сказала, даже мельком на него не взглянула.

      Между тем вошедший посетитель прохаживался вдоль полок, взмахивая рукавами добротной рясы, – это был поп. Множество попов, дьяконов и разного духовного чина толпилось неподалёку от киприановской полатки – рядом была тиунская изба, учреждение, где с них брали церковную подать. Но никто из попов, виденных Бяшей, не был так страшен. Чёрный, как цыган, с глазами, сверкающими из-под бровей, с разбойничьей бородой, он брал книгу, как некое насекомое, листал и, не досмотрев до конца, отбрасывал. При этом напевал невнятно:

      – Дреманием леностным одержим есмь… Юже рыдаю днесь и содрогаюся…

      Страшный поп принялся делать Бяше знаки, чтобы тот подошёл, не зная, видимо, как его звать-величать. Но как только Бяша приблизился, надевая очки, тот, наоборот, отстранился. Стал осведомляться, сколько стоит та или иная книга, метал взгляды из-под насупленных бровей. Затем вдруг спросил: а почему на книгах рядом с именем царя – «напечатася бысть по повелению его царского величества» – не ставят теперь имени царевича Алексея Петровича?

      А действительно – почему? Бяша тоже приметил: с титульных листов исчезли традиционные слова «…и благочестивого государя-наследника», как будто бы он, царевич Алексей Петрович, не дай боже, умер!

      Видя, что он затрудняется ответить, поп скривил бороду в змеиной улыбке и попросил вызвать к нему отца.

      Отец, войдя и увидев посетителя, на глазах у Бяши изменился, даже словно похудел. Но подошёл почтительно, как водится, испросил благословения. Поп же только и спросил, понизив голос, есть ли для него из Санктпитера бурха газета «Ведомости» и не было ли писем от известного лица. Отец вручил ему сверток газет, а на второй вопрос, очевидно, ответил отрицательно.

      Когда он ушёл, отец стоял несколько мгновений молча, а Бяша в своих очочках издали видел у него на лбу бисеринки пота. Баба же Марьяна не преминула и тут вбежать и застрекотать:

      – Протопоп это от Верхоспасского собора в Кремле, Яков Игнатьев, духовный был отец царевича Алексея Петровича… Он, считают, главный и есть сомутитель, вражды с отцом сеятель. Ох, по этому святителю, видать, давно плётка плачет!

      Все промолчали на эту её сентенцию, а Федька, промывавший уксусом печатные доски в сенях, спросил вполне серьёзно:

      – А по тебе, душа Марьяна, что плачет?

      – Что ж по-вашему, – оскорбилась баба Марьяна, – уж ежели я не мужик, так и мнения политичного выразить не смей? А когда староста придёт за побором или ярыжки кого из вас, загулявшего, приволокут, так Марьяна, яви милость, выручай?

      И напустилась на Устю: дескать, метёт она без души и пыль вытирает без тщания. Впрочем, она с Устей теперь обращалась ласково, хотя и не переставала расспрашивать о Мценске.

      Наконец все ушли, и в лавке воцарилось привычное безлюдье. Только Устя, невидимая из-за прилавка, шаркала тряпкой, вытирая пол.

      И вдруг она о чём-то спросила. Бяша поначалу не понял, что её вопрос обращён к нему, настолько непривычен был девичий голос в