Кровь за кровь. Райан Гродин

Рейха. Прямо поверх свёртка растянулась фотография фюрера, выступающего с речью о будущем Нового порядка. Лука разорвал её и нашёл под газетой новую пару обуви и игрушечный пистолет. Он устремил взгляд на подарки, разочарование горечью стояло в горле.

      – Что скажешь, Лука? – Отец проследовал за ним в гостиную, молча наблюдая за всем происходящим.

      – Знаю, ты хотел велосипед… – донёсся от двери ласковый голос матери, – но тот, что продаётся в магазине господина Калера, слишком дорогой. Может, в следующем году, когда война закончится.

      Никакого велосипеда. После недель, месяцев, лет ожидания по-прежнему никакого велосипеда. Горло Луки сдавили слёзы.

      – Зачем тебе велосипед? – спросил отец. Его рука рассеянно потянулась к Железному кресту на петлице мундира. – В школу ты ходишь пешком.

      – Я… я хочу играть в Крадшутцен с Францем. – Стоило словам сорваться с губ, как Луке захотелось забрать их обратно. Но они вырвались на волю вместе со слезами, окутав гостиную.

      – Играть? – Лицо отца стало жёстким. Его глаза напомнили Луке о висящей над камином картине. Голубые и безжизненные. – Ты хочешь играть в Крадшутцен?

      – Я хочу быть как ты.

      Одним молниеносным движением отец отбросил Железный крест и схватил мальчишку за воротник. Нина прижалась к косяку, когда муж протащил сына мимо неё – в кухню и прочь из дома.

      Вечер был снежный. Под кружащими хлопьями они вышли на улицу. Пальцы плотно сжимали воротник сына, когда отец остановился прямо посреди растущего сугроба.

      – Хочешь быть как я? Ты даже посчитать не сможешь, сколько ночей я провёл, которые были куда холоднее сегодняшней. Сидел, свернувшись в грёбаном окопе, пока коммунисты пытались проделать дыру в моём черепе. Думаешь, я тогда распускал сопли?

      Лука покачал головой. Слёз стало больше, капли растекались по ресницам.

      – Не показывай эмоций. – Курт Лёве грубо тряхнул сына. – Ни за что не показывай эмоций. Слёзы – слабость. Мой сын никогда не будет слабаком. Останешься стоять здесь, пока не перестанешь ныть.

      Лука пытался, но рыдания только сильнее сдавливали горло. Оброненные слёзы начали колоть щёки: обжигающий холод.

      Мать дрожала, стоя босиком на пороге, сама уже готовая расплакаться: «Курт! Он замёрзнет!»

      – Ты позволила нашему сыну вырасти мягкотелым и неблагодарным, Нина. Забила ему голову искусством и волшебным… Дерьмо! Если я смог выдержать в снегах целую зиму, меньшее, что может сделать он, это десять минут простоять среди метели.

      – На тебе была форма! А у Луки нет даже пальто.

      Курт Лёве вновь посмотрел на сына: сжался в комок, стучит зубами, по голень провалился в сугроб. Мужчина шагнул в дом и спустя мгновение вернулся с коричневой кожаной мотоциклетной курткой, которую носил до войны, и своим солдатским жетоном. Обе вещи он впихнул в руки Луке: «Вот, надень».

      Куртка была слишком большой для мальчика; рукава полностью закрывали пальцы Луки и опускались в снег. Цепочка