Колдовская душа. Мари-Бернадетт Дюпюи

волю своему дурному настроению:

      – Мне это не по нраву, внучка. На кого ты теперь похожа? А ведь какие у тебя были чудесные волосы…

      – Дедушка, такая теперь мода! Половина женщин в стране носят такие же стрижки. Иначе как бы я смогла носить шляпку-клош? И вообще, я считаю, что мне очень идет. Я спросила у Журдена, что он думает по этому поводу – позавчера, когда звонила ему с почты, и он со мной согласился.

      – Твой жених готов по струнке ходить, лишь бы ты была довольна! Он тебе перечить не станет, – проворчал старик. – В мое время женщины носили длинные волосы – заплетали их в косы или укладывали в шиньон.

      Упреки деда не произвели на Сидони ни малейшего впечатления. Ей новая стрижка очень нравилась. Темно-каштановые кудри обрамляли лицо с изысканно-тонкими чертами, прямым носиком и большими зелеными глазами. У Сидони был высокий лоб, брови вразлет и темно-розовые губы в форме сердечка.

      – В Робервале у меня могут появиться новые клиентки, дедушка, и, глядя на меня, они не должны подумать, что я отстала от моды. Кто тогда поверит в мои таланты?

      Девушка повернулась на каблуках, с сожалением отрывая взгляд от зеркала. На ней было прямое платье из серой шерсти, украшенное ниточкой бус из искусственного жемчуга, и белый жилет. Тонкие щиколотки были обтянуты белыми чулками. Этот наряд казался старому Фердинанду столь же фривольным, как и ее стрижка.

      – Ты уже не носишь траура, – буркнул он. – Это неправильно. Прошло всего семь месяцев, как умерла наша Эмма…

      – Я ношу полутраур. И вообще, в черном я или белом, это ничего не меняет. Я очень тоскую по младшей сестре, – вздохнула Сидони, приподнимая крышку кастрюли. – Суп теплый! Я налью тебе тарелку и пойду домой, на ферму.

      Как и полагается практичной девушке, Сидони не собиралась отправляться в путь по заснеженной дороге в одежде горожанки. Она вернулась из Роберваля вскоре после полудня и около двух часов провела здесь, на улице Лаберж, помогая старику по хозяйству. Увлечение модой и пристрастие к изысканным нарядам не мешали Сидони заботливо ухаживать за человеком, которого она ласково называла дедушкой. По ее убеждению, Фердинанд Лавиолетт, семидесятилетний безутешный вдовец, был уже не в состоянии сам убирать в доме. И к тому же плохо питался.

      – Раз уж ты еще не ушла, поедим вместе, – смягчившись, предложил старик.

      – Не откажусь, я проголодалась, несмотря на то что мастерица по стрижкам угощала меня чаем и тортом. Видел бы ты ее парикмахерскую! Там все такое шикарное!.. Для моего деда-ворчуна у меня есть еще одна новость. Я оставила ее напоследок. Весной мастерица выставит мои шляпки у себя в витрине!

      Пройдя курс в школе домоводства, в Робервале, Сидони сперва предложила свои услуги соседкам и другим жительницам Сен-Прима. А совсем недавно, благодаря жениху, офицеру полиции, проживавшему в Сент-Эдвидже, круг ее клиенток расширился. У Сидони была голубая мечта – открыть собственный магазин готового дамского платья.

      Она как раз собиралась разливать суп по тарелкам, когда в дверь постучали.