Дай мне знать, если все еще…. Алина Вадимовна Кривенец

же так? Почему забирают лучших? Сколько раз я слышала эту фразу: «Почему забирают….?». Ответа не было. Я всегда знала, что ты увидишь правнуков. Я всегда знала, что настанет день, когда в твои распростертые объятия «упадет» крохотная внучка или внук. Она или она только начнет самостоятельно делать первые шаги. Сначала очень робко, неуверенно, на носочках. Но этого будет достаточно, чтобы добежать к твоим рукам и «окунуться» в твою безграничную любовь.

      Объявили посадку. За три часа, проведенных в самолете, десятки раз в голове проносилась мысль: «Пока я не вижу тебя, не смогу поверить». Я уснула. Казалось, проспала половину пути, на самом деле – десять минут. Гул в голове, тяжелые веки, соленые губы. Это все, из чего я сейчас состояла целиком и полностью. В момент пробуждения, на долю секунды, мне показалось, что я возвращаюсь домой и вот, совсем скоро, увижу всех и смогу крепко обнять. Только я забыла, что на мои объятия ты больше никогда не ответишь.

      Мамино лицо было бледным, взгляд – отсутствующим, а соленый вкус на щеках возвращал к удушающей мысли.

      – Ее больше нет.

      – Как это случилось?

      – Ты с дороги. Проходи, у нас будет много времени.

      Мама не плакала. Нет. Как и я. Когда не видишь – не осознаешь. Я до последнего момента не знала, смогу ли бросится в безответные объятия, но перешагнув порог спальни, поняла – ее здесь нет.

      – Но она не болела! – я все еще держалась, но голос становился громче и был близок к истерии.

      – Врачи не говорят точно. Мы запретили… Ну, ты поняла, о чем я. Не хотим, нет. Не нужно издеваться. Скорее всего, тромб. Он оторвался. Сердце. Маша стучала в окна, люди услышали, поднялись наверх и рассказали, как открыть дверь.

      Маше шесть лет. Это моя крохотная сестра, и что ей пришлось пережить, я не могла вообразить. Мурашки пробегали от одной мысли: «Как маленький ребенок увидел собственными глазами смерть?» Машу увезли к дяде. Говорят, она ничего не спрашивает о бабушке, играет с игрушками, и улыбка не сходит с ее лица. Она уверена, что бабушка еще сотни раз выйдет с ней на прогулку, испечет пирог с абрикосовым джемом и слепит вишневые вареники, самые пышные и самые сочные. Таких больше никогда и никто не сделает.

      – Завтра в двенадцать часов ее привезут. Будут самые близкие. Наверное, и коллеги, мы уже сообщили.

      Слезы текли ручьем. От услышанного меня бросило в пот, затем едва ощутимая дрожь «прошлась» от кончиков пальцев рук и через все тело – до стоп. Мне казалось, что сейчас эта дрожь должна «выйти», но она накатывала с новой силой, а солоноватость губ делала их слишком разбухшими и слишком безобразными.

      Я вспомнила, как ты говорила мне: «У царя Соломона был перстень, а на нем надпись: «И это пройдет»». Ба….. Бабушка, родная моя! Но ведь это не пройдет никогда! Раны не заживают. Они зарубцовываются.

      Этот день был как в тумане. Я видела много лиц. Знакомых и абсолютно незнакомых. На всех был отпечаток боли и сопереживания. И только на ее лице – спокойствие и легкая улыбка. Много солнца и тепла