И коей мерой меряете. Часть 3. Ирка. Ирина Критская

Проверено. И еще, знаешь что?

      Она притянула меня совсем близко, взяв теплыми пальцами за ухо и щекотно шепнула:

      – Тайну хочешь, открою? Он в кого-то из вас втрескался. И судя по этому, – она, больно потянув меня за хвостик косички, вытащила жеваный комок бумаги из волос, – В тебя! Точно.

      Я покраснела. Постояла в нерешительности, вытянула из под маминого белого, пухлого локотка зеркало, старательно пригладила растрепавшуюся челку и, завязав покрасивее бант, пошла к дверям.

      – Ирк! Постой. И запомни – жаловаться больше не смей!

      Я обернулась. Мама по-прежнему сидела на столе и даже болтала ногами, как девчонка.

      – Узнаю, что жалуешься, уважать не буду. Поверь- не буду совсем. Разбирайтесь сами, без взрослых. Ябедничать – последнее дело.

      Я-то, конечно, согласна была с мамой, но Маринка ныла и бегала жаловаться каждый день, по сто раз.

      РаисПална, отчаявшись, применила последнюю меру наказания и вызвала Юркиного папу на общее собрание. Это жуткое изобретение, под названием «Дети + родители», любили устраивать у нас в школе. В зал набивались многочисленные родственники учеников, и учительница вела диалог между нами и нашими родителями в присутствии всех. Собраний этого боялись все, даже отличники, причем ругали нас редко. Чаще хвалили, поздравляли, вручали грамоты, рассказывали об успехах. А тут…

      Крепкий, похожий на старый деревенский дуб, в верхушку которого прошлым летом попала молния, суровый Юркин отец сидел на первой парте молча, опустив голову. РаисПална грустно переворачивала странички многострадального дневника, показывая на просвет дырки и зачитывая многочисленные, красиво и печально написанные замечания.

      Юрка сидел рядом с отцом, смотрел в парту, иногда ковыряя пальцем на отполированной деревяшке, что-то, видимое ему одному. Его голова – бритая круглая, скорее даже овальная, вроде дыни, положенной набок, подпрыгивала от каждого РаисПалниного слова. Затылок покраснел, и можно было представить, какого цвета были щеки. Наверное, как свекла, которую мама варит на винегрет.

      – Скажите, Виталий Андреевич. Вот я вижу, везде есть чья-то подпись, под каждым замечанием. Это ваша?

      РаисПална подошла к папе поближе и сунула ему под нос Юркин дневник. Юрка набычился и засопел.

      – Это я не видел, Раиса Пална,

      Юркин папа загудел басом, и покраснел, не меньше сына. По его мощной шее градом стекал пот, он сжал руки в кулаки, размером с арбузики-мурашки, которые мой дед засаливал в бочке,

      – Это жена пишет. Читает, вернее. Подписывает, то есть, прочитавши…

      Он совсем запутался, и вдруг, не с того не с сего врезал Юрке здоровенную затрещину. У того мотнулась голова, и он гундосо заревел, вытирая нос грязными, чернильными лапами.

      – А дома еще схлопочешь, паразит. По первое число. Я тя воспитаю.

      – Виталий Андреевич. Нет! Разве это метод?

      РаисПална запищала тоненько и испуганно, хотела вытянуть Юрку из-за парты,