План спасения СССР. Михаил Попов

игра всего лишь. Футбол-это концентрированное выражение национальной самобытности и национальной культуры в наиболее ощутимой, непосредственной форме. Что нам продемонстрировала наша сборная в Италии? Что мы никогда не победим.

      – Но почему? – всхлипнул сквозь прижатые к лицу ладони Валерий Борисович.

      – Потому что за команды наших соперников играют свободные люди, а за нас крепостные. Крепостное право у нас не отменили в 1861 году. У нас только объявили об его отмене. Оно у нас сохраняется. До сих пор любой председатель колхоза, любой командир батальона, директор шахты, заведующий кафедрой – барин, Троекуров.

      – Мысль не только не слишком глубокая, но и не слишком патриотическая. – Модест Анатольевич отхлебнул отвара.

      – Патриотизм – последнее прибежище негодяя! – рубанул Барсуков.

      – Патриотизмус есть красиво.

      – Кто же вам сказал такую глупость? – Академик резко поставил кружку на стол.

      Не сразу стало понятно, к кому относится вопрос, но Барсуков решил принять его на свой счет. Да, кажется, сжигает корабли. Его тайная миссия на пету-ховской даче провалилась. Высокомерным движением освежив свои баки, он заявил:

      – Это слова Льва Николаевича Толстого.

      Модест Анатольевич зевнул и даже на несколько мгновений закрыл свои запавшие от голода глаза. Неужели заснет, мелькнула у меня дурацкая мысль. Но академик не заснул.

      – Вот типичный пример либералистского мышления.

      – Что это такое – «либералистское мышление»? – оскалил мелкие зубы Барсуков, кажется, он готовился порвать в клочья аргументацию академика.

      – Заметьте себе, не либеральное, для меня либерализм не ругательство, а либералистское.

      – Да что же, что же это такое?!

      – Это смесь самовлюбленной неграмотности, тупой религиозной веры в прогресс, неудержимого стремления повторять заклинания из некоего нелепого набора. Вроде того, что «демократия никуда не годится, но лучше нее все равно ничего нет».

      – Солженицын это выразил короче – «образованщина»! – вскинулся Валерий Борисович.

      Ничего себе, а я-то думал, что он ничем, кроме матерных частушек, не интересуется.

      Модест Анатольевич величественно пропустил это замечание мимо ушей.

      – А теперь о патриотизме, если позволите. Фразу эту сказал впервые не Лев Толстой, не Голсуорси, не Амброз Бирс, как прочитал я тут в одном предисловии. Сказал ее Сэмюэль Джонсон, английский публицист конца восемнадцатого века. Но это так, пример правильной атрибуции. Важно то, какой он вложил смысл в эту фразу. По его мнению, патриотизм – это настолько великая вещь, что способна облагородить даже негодяя. В таком же плане понимали проблему и люди античности. Когда Ганнибал подошел к Риму, сидевшие в тюрьмах преступники попросили дать им оружие и встали на защиту отечества. Патриотический порыв очистил их от грязи и негодничества.

      Барсуков сидел, уткнувшись в тарелку, и с ненавистью глядел на остывшую картофелину, неизвестно кем подложенную.

      – А