План спасения СССР. Михаил Попов

события. Может быть, неприятного, может быть, опасного.

      Аникеев посмотрел на меня недоверчиво.

      – И поэтому пускал в дом кого попало?

      – Фила, я уже говорил, привезла Вероника. А потом, гостеприимство в традиции дома. Модест Анатольевич объехал всю страну, и повсюду у него было много друзей. На даче всегда гостил кто-нибудь из интересных людей. Это касается и иностранцев. Модест Анатольевич не считал нужным ограничивать себя по этой части. Мир науки в общем-то космополитичен. Для великих умов границы государств – это… Знаете, считается, что это наши разведчики выкрали секреты бомбы. Что-то они там, наверно, выкрали. Но главное заключается в том, что Капица послал своего человека к Бору, и Бор все, что нужно, написал там на какой-то салфетке. Просто потому что его попросил Капица. Гений относится к другому гению, даже иностранцу, с большим доверием, чем к родному генералитету.

      – А почему Модест Анатольевич не жил в академическом поселке?

      Это он сбивает меня с волны интеллигентского трепа простым практическим вопросом. Ладно, ответим про дачу.

      – А это не его дача. Ту, что была Модесту Анатольевичу положена, он отдал одному старому ученому, знаете, такому непризнанному официозом гению. Бывают люди совершенно беспомощные в практической жизни. Модест Анатольевич такой человек, что не может он смотреть, как гибнет громадный талант ввиду обыкновенного бытового неустройства. А это дача супруги, Юлии Борисовны, как принято говорить, урожденной Хорлиной. Ее отец был вице-адмиралом. Вице-адмирал Хорлин, слышали?

      – Нет.

      – Тем не менее фигура по своему ведомству просто легендарная. Льды, торосы, медведи, все белое. Всплытие на Северном полюсе. От него, говорят, громадные и особые реликвии остались.

      Аникеев строчил. Вообще-то странно. На такого человека, как академик Петухов, у них наверняка имеется пухлое досье. Для чего эта писанина? А может, по нынешнему развальному времени у них в комитете бардак? Мы воображаем о КГБ какие-то мифологические ужасы, а там все как и везде. Трубу прорвало в архиве, и доносы все размокли.

      – Юлия Борисовна умерла?

      – Зачем умерла? Жива, только живет не здесь.

      – Где?

      – В больнице, в психиатрической. Она почти всегда в больнице в последние годы. Жаль. Там наверху есть ее фотографии. Красавица, рослая, статная. Пела хорошо.

      – Давно она заболела?

      – Трудно сказать. Болезнь ее развивалась постепенно, из одной очень неприятной черты характера, из ревнивости. Насколько я могу судить по обмолвкам Модеста Анатольевича и Вероники, началось это чуть ли с медового месяца.

      – Вас посвящали в такие подробности?

      – Нет, конечно, тут дело в другом. Они иногда говорили между собой так, будто меня нет рядом. Как будто я предмет мебели. Это особенность моей натуры, я иногда становлюсь как бы психически невидим для окружающих. Приходилось попадать и в неловкие положения в связи с этим.

      – Так, значит, Юлия Борисовна…

      – Она была дико ревнива, и с годами