Бесконечная шутка. Дэвид Фостер Уоллес

и ими самими продолжительно протрубил автомобильный клаксон. На дне пустыни становилось холоднее с течением минут; они это чувствовали. Марат возрадовался своей ветровке.

      Стипли стряхнул с сигареты несколько пепла грубым жестом большого пальца, который еще не казался женственным.

      – Но мы уже как-то не так уверены, что на просторе гуляют другие копии. А еще про это так называемое «анти»-Развлечение, которое режиссер фильма будто бы сделал, чтобы противодействовать смертельному эффекту: существует оно на самом деле оно или нет; вдруг это на самом деле какая-то ваша с FLQ[47] подстава – держите в рукаве козырь с анти-Развлечением, чтобы отыграть себе уступки. В качестве какого-то лекарства или антидота.

      – Об антифильме, который антидот искусу Развлечения, мы не имеем доказательств, кроме безумности слухов.

      Стипли прибег к приему технических собеседований, в котором притворяешься, будто занят малыми физическими делами личного ухода и гигиены, чтобы молчанием вынудить Марата распространиться подробностями. Огни города Тусон своими движениями и мерцанием образовывали шар света, подобный оным на потолке les salles de danser[41] в Валь-д'Ор, Квебек. Жена Марата неторопливо умирала от рестеноза коронарного стента[48]. Он подумал: «Умирать дважды».

      Марат сказал:

      – И также почему тебя никогда не посылают в поле собой, Стипли? Это говоря о внешности. В прошедший раз ты был – какое слово я надеюсь сказать? – негром, почти целый год, нет?

      Пожимание плеч американовых людей – всегда как будто подъятие тяжести.

      – Гаитянцем, – сказал Стипли. – Я был гаитянцем. Наверное, какие-то там негроидные тенденции во внешности, – Марат слушал, как Стипли молчит. Американовый койот воет, скорее, как нервная собака. Клаксон автомобиля длился, казавшись в темноте внизу каким-то покинутым и отчего-то океанским. Женственная манера исследовать ногти – не мужественно загибать пальцы, сложенные поверх ладони, но поднимать весь тыл руки; Марат припомнил, что знал это с самого раннего возраста. Стипли поковыривал уголки уст, затем чередовал это с исследованием ногтей. Его паузы всегда были ловкими и взвешенными. Он был компетентный оперативник. Нашло еще холодного воздуха – странные волны сквозняков на утес со дна пустыни, порывы внезапного воздуха, как от переворота страниц фолианта. Его голые руки под безрукавным гротескным платьем обладали видом очищенной куры из-за озябшей и голой кожи. Марат не имел понятия, когда в ходе наступления ночи Стипли снял абсурдные очки, но решил, что конкретный момент этого не обладал значением для доклада каждого слова и жеста мсье Фортье. И вновь койот, и также иной в отдалении – возможно, в отклик. Вой был как домашняя собака под воздействием тока низкого напряжения. Мсье Фортье и мсье Брюйим, а также некоторые другие братья по колесам из Les Assassins верили, что Реми Марат – эйдетик, почти идеальный в воспоминании и подробности. Марат, которому были памятны случаи важнейших