Девушка в голубом пальто. Моника Хессе

особый человек. – Она смотрит через мое плечо, и я следую за ее взглядом. Он устремлен на портрет семьи, который висит рядом с дверью кладовой.

      – Фру Янссен. – Как бы повежливее ответить? Ваш муж умер – вот что я должна бы сказать. Ваш сын умер. Остальные ваши сыновья не вернутся. Я не умею искать призраков. У меня нет таких продовольственных карточек, которые умели бы возвращать мертвого ребенка. – Фру Янссен, я не ищу людей. Я ищу вещи: еду, одежду.

      – Мне нужно, чтобы вы нашли…

      – Человека. Вы уже говорили. Но если вы хотите найти какого-то человека, следует обратиться в полицию. Вот кто вам нужен.

      – Вы. – Она наклоняется через стол. – Мне нужны вы. Я не знаю, кого еще попросить.

      Вдали бьют часы на Вестеркерк[5]. Половина двенадцатого. Мне пора.

      – Мне надо идти. – Я встаю из-за стола. – Моя мать уже приготовила ланч. Вы бы хотели сейчас заплатить за сосиски или господин Крёк добавит их к вашему счету?

      Она тоже поднимается. Но вместо того чтобы проводить гостя до двери, она хватает меня за руку.

      – Вы только взгляните, Ханнеке. Пожалуйста! Только взгляните, прежде чем уйти.

      Поскольку даже я не настолько очерствела, чтобы вырвать свою руку у пожилой женщины, я послушно следую за ней к кладовой. Здесь я останавливаюсь, чтобы взглянуть на портрет ее сыновей на стене. Все трое сидят в ряд, и у них одинаковые большие уши и длинные шеи. Но фру Янссен не задерживается перед фотографией. Она распахивает дверь кладовой.

      – Сюда. – Она жестом приглашает следовать за ней.

      Спиритизм. Черт возьми, она еще безумнее, чем я предполагала. Значит, сейчас мы будем сидеть в темноте, среди пикулей в банках, и общаться с ее покойным сыном. Вероятно, здесь она хранит его одежду, переложенную нафталиновыми шариками.

      Внутри все как в обычной кладовой. Это маленькая комната с полками на стене, на которых стоят банки со специями и консервами. Правда, их меньше, чем было бы до войны.

      – Извините, фру Янссен, но я не знаю…

      – Подождите.

      Она протягивает руку к полке со специями и отстегивает маленький крючок, который я не заметила.

      – Что вы делаете? – шепчу я.

      – Минутку. – Она возится с задвижкой. И вдруг вся стенка с полками отъезжает, открывая темное пространство за кладовой. Оно длинное и узкое, но достаточно большое. Там так темно, что почти ничего не видно.

      – Что это? – спрашиваю я шепотом.

      – Хендрик построил это для меня, – отвечает она. – Еще когда дети были маленькие. Эта комната не очень-то годилась для кладовой: она слишком глубокая, а потолок скошен. Поэтому я попросила отгородить часть для кладовой, а из заднего помещения сделать чулан.

      Мои глаза привыкают к темноте. Мы стоим в клетушке под лестницей. Потолок действительно скошен, и в задней части высота не более нескольких футов. В передней части, на уровне глаз, имеется полка. На ней свеча, сгоревшая наполовину, расческа и журнал о кино, название которого мне знакомо. Основная часть этой крошечной комнаты занята исчезнувшей opklapbed фру Янссен.

5

Церковь в Амстердаме.