Конунг 2: Треверская авантюра. Сергей Владимирович Руденко

и денежное место после – гарантировал. Поэтому он прекрасно знал, что далекие предки их народа говорили на немного ином – более простом языке, и словом «гайза» обозначали, как настоящее копье, так и малое копье – дротик. Сейчас слово понимали однозначно, но когда от парня сбежала жена, злопыхатели не поленились привесить ему прозвище «Короткий».

      Как бы намекая: он достоин сочувствия не потому, что взбалмошная дура с детства любили соседского сына, и за два года так и не смирилась с организованным родителями браком. А оттого, что «копье» у ее мужа неподходящее. Короткое копье – почти дротик.

      И даже сейчас, когда Гайза умирал, он проклинал не свою глупость за то, что связался с изначально опасным и глупым делом. Он лил слезы по обиде, из-за которой так больше и не женился, не завел детей, не стал десятником, и сейчас, как безродный пес подыхал в одиночестве среди обрывков старых сетей, накопленной за годы чешуи, и прочего рыбацкого мусора.

      Да, по собственным и вполне понятным причинам, его бывшие сослуживцы ни сделали даже попытки перехватить глупца, а телохранителям неизвестного ему морского ярла, оказалось и вовсе не до того. Но половину стражи назад, он с ужасом узнал: привычное логово вне дома, оставалось много лет неизвестным родне, но не было секретом для нанимателей. Его скрутили, вытащили совсем недалеко – в ближайший темный угол, – и один из трех мрачных воинов, нанес десяток ударов в грудь и живот, а потом еще для надежности, подрезал сухожилия на руках и ногах.

      «О, как же это было не справедливо! Можно же было убить и иначе. Вовсе не он был виноват, что тщательно спланированное нападение провалилось… Он же ничего не знал, но сделал все, как поручали!» – и именно об этом он пытался беззвучно прохрипеть вслед своим уходящим убийцам.

      В кино в такие моменты должна играть музыка. Какая-нибудь грустная или только слегка меланхоличная мелодия, но обязательно с нотками тоски. Правда, жизнь слабо уважает зрелищность и предпочитает совсем иные «спецэффекты». Все внесенное в сценарий, чаще всего остается видимым лишь одному зрителю. Вот такая вечная ирония: по-настоящему оценить последний акт пьесы, удается лишь тому, кто о ней уже не способен рассказать…

      Мужчине было ужасно больно. Больно до такой степени, что он не мог даже кричать. Лежа посреди загаженной подворотни, Гайза, прозванный «Коротким», мечтал лишь об одном: о моменте, когда же он, наконец, сдохнет. И в итоге это, конечно же, произошло…

      Что особенно странно, каким-то неимоверным вывертом судьбы, он сумел почувствовать свою грядущую свободу за мгновение «до», отчего и умудрился в итоге умереть с удивительно умиротворенным выражением на лице. Именно оно больше всего поразило сначала проснувшихся раньше всех вечно голодных мальцов из ближайшего нищего кварталов, а потом и отряд городской стражи.

      Они и унесли его догола обчищенный труп.

      * * *

      Удивительно, но «Магистратская Крыса» – ливэ Фус, оказался цепким парнем. Уже на четвертый день в лагерь во второй раз прискакал немолодой мужик, с фирменными фусовскими чертами