Сколько стоит корона. Катерина Коновалова

несколько раз на северные границы и бывал в реальных боях.

      Натиск остановила сумасшедшая решимость короля. Не думая о стратегиях, не заседая в штабах, он, надев золотые доспехи и корону, не таясь, первым бросался в бой, и его солдаты шли вперед, а рыцари показывали чудеса доблести, выходя в одиночку на восьмерых – и побеждая. Дойл тоже сражался – без удали, зато с яростью зверя, который дерется за свою жизнь и свою территорию. Потом, за два года войны, он научился лгать, подсылать шпионов, подкупать полководцев и пытать пленных, а Эйрих из везучего смельчака превратился в непобедимого отважного воина. Они выиграли ту войну вдвоем.

      Он вздрогнул и поймал взгляд леди Харроу.

      – Вы получали удовольствие от войны? – спросила она очень тихо. Дойл кашлянул.

      – От войны, леди, получают удовольствие мародеры и падальщики. Смею надеяться, что в ваших глазах не отношусь ни к одной из этих категорий.

      Леди Харроу улыбнулась:

      – Ни в коем случае, милорд. И все-таки… – она наклонила голову, показывая тонкую шею, – я бы хотела узнать, что вас привело ко мне этим утром.

      Дойл отошел от столика с вазой, скрестил руки на груди и вдруг почувствовал необъяснимое стеснение – как будто он приглашал ее на настоящее свидание, предвкушая сладкие запретные поцелуи, которые вот-вот сорвет с ее губ. Перед глазами встала карта с точками засады, и стеснение прошло.

      – Леди Харроу, я заехал, чтобы пригласить вас на прогулку. Сегодня удивительно хорошая погода для этого времени года – и стоят последние дни, когда можно взглянуть на синих клекотунов. Скоро они улетят на юг до весны, – сказал он без тени улыбки.

      Леди Харроу тоже не улыбнулась и произнесла:

      – Милорд, простите мне мои сомнения, но в ваших словах я отчетливо слышу второй смысл, однако не могу его постигнуть.

      – Леди, – он позволил себе едва заметную улыбку, чуть уже той, которую обычно использовал на встречах с братом, – я не слишком хороший оратор и еще худший придворный галант. Возможно, поэтому мои слова вызывают у вас… неуверенность.

      Ведьма молчала, и Дойл отмерял текущее время по стукам сердца. На сороковом ударе она приблизилась к нему, заглянула в глаза, окутав свежим, очень притягательным ароматом.

      – Вы приглашаете меня, потому что я – женщина, которой вы хотите показать улетающих на юг редких птиц, или потому что я знаю нечто такое, что может быть полезно Его Величеству?

      Дойл ответил не сразу – во-первых, вдыхал ее запах, тщетно надеясь распознать в нем знакомые нотки, во-вторых, отсчитывал все те же сорок ударов сердца.

      – Думаю, леди, и то и другое – в равной степени.

      Она отошла назад тут же, разгладила и без того безупречный подол платья и сказала:

      – В таком случае, милорд, я надеюсь, что клекотуны будут видны в четыре часа.

      – Думаю, мы сумеем их разглядеть. Я пришлю за вами карету, леди, – Дойл неглубоко поклонился. – Позвольте проститься с вами до вечера.

      Она присела в реверансе, Дойл выпрямился и пошел к выходу.