Безвечность. Ольга Игоревна Черных

жив. Я оставила позади актёрское мастерство так же легко, как писательство, веселье и любовь.

      Моя жизнь стала игрой и ничем не отличается от кино. По этой причине я пришла сюда и нахожусь в круглосуточном окружении режиссёра, операторов, визажистов и декораторов. Пришла не ради удовольствия, а ради того, чтобы лишний раз доказать себе, что моя душа давно мертва. Мне с лёгкостью удаётся изобразить гнев, страх, счастье и всё, что потребует от меня режиссёр. Сейчас я снимаюсь в артхаусном фильме с идиотским названием «Рельсы судьбы». Меня без прослушивания и с распростёртыми объятиями взяли на роль главной героини, потому что моя бабушка зарекомендовала себя в киноиндустрии. Это не единственная причина. На протяжении трёх месяцев я с утра до ночи работаю на камеры. Продюсер картины Дастин Райтон говорит, что я мечта кинематографа. Я быстро вживаюсь в роль, имею уйму свободного времени, не страдаю звёздной болезнью, а главный мой плюс с точки зрения Дастина – отсутствие капризов.

      – Ева, тебе нужен перерыв? – спросил Винсент, щёлкнув пальцами у меня перед лицом.

      Этот недоактёр постоянно ошивается вокруг меня, как мартовский кот. Неужели неясно, что он не в моём вкусе? Игнорирование его совершенно не смущает?

      Между съёмками я редко с кем-то разговариваю и стараюсь держаться подальше от Винсента. За спиной коллеги называют меня Снежной Королевой, и у них есть на то причины. Я никогда не даю интервью, не веду светские беседы на вечеринках и не попиваю махито между съёмками. Я пришла сюда работать, чтобы отвлечься от назойливых мыслей, а не развлекаться. Это помогает. Мысли уходят на задний план, но я не уверена, что после этого фильма снимусь в другом. Мне необходимы перемены, и я периодически себе их создаю. В моей игре нет правил.

      – Нет, я, пожалуй, посмотрю, как ты будешь падать с крыши, – ответила я, и вся съёмочная команда посмотрела в мою сторону. Ева говорит не по сценарию! Надо же? Давайте похлопаем!

      – Что ж, может, нас попросят повторить поцелуй, – сказал он, сложив губы трубочкой.

      Винсент так часто подмигивает, что иногда кажется, будто у него нервный тик. Думает, что его улыбка самая обворожительная на свете. Наивный тридцатилетний придурок. Отрастил себе бороду и усы и никак не нарадуется, что хоть это отличает его от женщины. То и дело щупает свою растительность большим пальцем, как будто она может исчезнуть. Если он думает, что меня это возбуждает, то сильно ошибается. Меня тошнит от его внешнего вида. В дополнение к бороде у него выбриты виски и собран мышиный хвостик на затылке. Каждый раз приходится напоминать себе, что это работа, что наши отношения с Винсентом не обязаны быть тесными в реальной жизни. А есть ли у меня эта реальность? Мне кажется, что грань между ней и кино скоро сотрётся. Я уже не знаю, какая я настоящая.

      – Увы, мне всегда удавалось это с первого дубля, – ответила я, имея в виду отвратительную сцену с поцелуем, и демонстративно повернулась к улыбающемуся Винсенту спиной. Сейчас я была собой. Этот парень должен знать своё место.

      – Хватит строить