Улитка на склоне. Аркадий и Борис Стругацкие

А этой ночью вернулась вся мокрая, белая, ледяная. Охранник было к ней сунулся с голыми руками – что-то она с ним такое сделала, до сих пор валяется без памяти. И весь опытный участок зарос травой.

      – Ну? – сказал Ким.

      – А Квентин все утро плакал…

      – Это я все знаю, – перебил его Ким. – Я не понимаю, при чем здесь Перец.

      – Ну как при чем? Ну что ты говоришь? Кто же еще, если не Перец? Не я ведь, верно? И не ты… Не Домарощинера же звать, Клавдия-Октавиана!

      – Хватит! – сказал Ким, хлопнув ладонью по столу. – Убирайся работать, и чтобы я тебя здесь в рабочее время не видел. Не зли меня.

      – Всё, – торопливо сказал Стоян. – Всё. Ухожу. А ты передашь?

      Он положил букет на стол и выбежал вон, крикнув в дверях: «И клоака снова заработала…»

      Ким взял веник и смел всё осыпавшееся в угол.

      – Безумный дурак, – сказал он. – И Рита эта… Теперь все пересчитывай заново. Провалиться им с этой любовью…

      Под окном снова раздражающе затрещал мотоцикл, и снова все стихло, только бухала баба за стеной.

      – Перец, – сказал Ким, – а зачем ты был утром на обрыве?

      – Я надеялся повидать директора. Мне сказали, что он иногда делает над обрывом зарядку. Я хотел попросить его, чтобы он отправил меня, но он не пришел. Ты знаешь, Ким, по-моему, здесь все врут. Иногда мне кажется, что даже ты врешь.

      – Директор, – задумчиво сказал Ким. – А ведь это, пожалуй, мысль. Ты молодец. Это смело…

      – Все равно я завтра уеду, – сказал Перец. – Тузик меня отвезет, он обещал. Завтра меня здесь не будет, так и знай.

      – Не ожидал, не ожидал, – продолжал Ким, не слушая. – Очень смело… Может, действительно послать тебя туда – разобраться?

      Глава вторая

      Кандид

      Кандид проснулся и сразу подумал: послезавтра я ухожу. И сейчас же в другом углу Нава зашевелилась на своей постели и спросила:

      – Ты уже больше не спишь?

      – Нет, – ответил он.

      – Давай тогда поговорим, – предложила она. – А то мы со вчерашнего вечера не говорили. Давай?

      – Давай.

      – Ты мне сначала скажи, когда ты уходишь.

      – Не знаю, – сказал он. – Скоро.

      – Вот ты всегда говоришь: скоро. То скоро, то послезавтра, ты, может быть, думаешь, что это одно и то же, хотя нет, теперь ты говорить уже научился, а вначале все время путался, дом с деревней путал, траву с грибами, даже мертвяков с людьми и то путал, а то еще начинал бормотать, ни слова не понятно, никто тебя понять не мог…

      Он открыл глаза и уставился в низкий, покрытый известковыми натеками потолок. По потолку шли рабочие муравьи. Они двигались двумя ровными колоннами, слева направо нагруженные, справа налево порожняком. Месяц назад было наоборот: справа налево – с грибницей, слева направо – порожняком. И через месяц будет наоборот, если им не укажут делать что-нибудь другое. Вдоль колонн редкой цепью стояли крупные черные сигнальщики, стояли неподвижно, медленно поводя длинными антеннами, и ждали приказов. Месяц назад я тоже просыпался