Альма. Ольга Соломатина

каждый раз после похорон. А я сломала ноготь, – уже жаловалась Элеонор маникюрше и по-детски морщила носик. – Давайте выпьем шампанское, поплачем и сделаем меня снова красавицей.

      В понедельник клиентов всегда немного, и сегодня, кроме Элеонор, в кресле сидели лишь двое – девушка пришла покрасить отросшие корни и соседка Розы забежала в обеденный перерыв выщипать брови. Аудитория более чем камерная, но Элеонор сейчас нужна публика, и она начала выступление без прелюдий.

      Не стесняясь сняла чулки, жестом показала Розе поставить шампанское на столике рядом и садиться слушать. Взгромоздилась в кресло для педикюра («Давай уж заодно и на ногах ногти перекрасим?») и отдала свои руки и ноги двум мастерицам.

      «Интересно, ее волосы натуральные или окрашенные?» – подумала девушка, которая сидела в кресле у парикмахерши и теперь старалась найти в каталоге образцов с красками такой же пепельно-белый оттенок, как у старухи. Но даже мысленно называть Элеонор старухой не хотелось. Она сохранила изящество, ее не портили ни полные плечи, ни круглый живот под черным шелковым платьем. Да, артрит искривил когда-то тонкие пальцы, но разве мы выбираем болезни сами? Может быть, причина ее привлекательности крылась в тонких щиколотках и запястьях, безупречном овале лица? Или в холодном блеске серых глаз? Она смотрела внимательно и равнодушно, как птица.

      «Интересно, можно сохранить такое лицо без операций?» – соседка Розы смотрела искоса в зеркало, как Элеонор быстрыми точными движениями снимает кольца с большими камнями, и решила, что в этот раз она точно попробует новую диету, Дюкана, например. Ну есть же женщины, которые и в старости хороши, явно без диет не обошлось, однако спросить напрямую она смущалась.

      Громко, хорошо поставленным голосом, Элеонор начала историю, не обращаясь как будто ни к кому в светлой теплой комнате и сразу ко всем. Она смотрела прямо перед собой в огромные окна салона красоты на ветви старых каштанов, на серое равнодушное небо, по которому ветер быстро гнал низкие облака. Она сказала:

      – Влюбиться можно в любом возрасте, верно? Чем старше становишься, тем лучше секс (женщины захихикали). Жаль, в юности я этого не знала, – и она обвела царственным взглядом всех по очереди. Выдержала паузу, допила шампанское в бокале. – Но я хочу рассказать вам не про Гаральда. Он был обычной второй скрипкой в оркестре и любил меня, разумеется, но так, как любит свою жену сапожник. А Элеонор не жена сапожника.

      Она налила еще, себе и Розе.

      – К 35 годам я уже была примой нашей оперы, мужчины прохода не давали, статьи о моих романах были во всех таблоидах великого герцогства. Хорошо, что мы не в Великобритании, иначе репортеры сутками бы дежурили в кустах вокруг моего дома. И я, не скрою, мужчин любила, но так – шутя, не всерьез, я будто кого-то ждала.

      Однажды вечером раздался телефонный звонок. Моя любовь – моя блестящая преподавательница, старшая наставница, которая научила меня и дышать, и двигаться, не сбиваясь с голоса на �