Как править миром. Тибор Фишер

человек. Что где-то есть дверь, за которой его кто-то ждет. Необязательно с энтузиазмом. Эллен спит чутко и воспримет мое возвращение в столь поздний час как намеренное оскорбление.

      А Херби мертв. Уже пять лет как мертв.

      Я всегда восхищался Херби и смотрел на него снизу вверх. Ведь именно Херби устроил меня на мою первую работу. Но особенно мне запомнилось, как я смотрел на него снизу вверх у казино «Ритц». Я смотрел на него снизу вверх, потому что стоял на четвереньках на тротуаре. Это был примечательный вечер. Вечер после двух суток беспробудного пьянства, в результате чего мне пришлось выползать из казино на карачках.

      Херби уселся за стол с рулеткой и поставил последние деньги на зеро. Двести фунтов.

      – Оба-на, – сказал он, когда выпало зеро. – Может быть, это последний мой приступ везения.

      Следующие двое суток мы провели в казино, забыв о времени и о мире. Пропивали наш выигрыш, изобретали новые коктейли и заводили знакомства: с американским баскетболистом-авантюристом, с уругвайским дизайнером солнечных часов, с самым успешным в Британии вооруженным грабителем, с бывшим коллегой Владимира Путина, который рассказывал, что Путин на самом деле тупой, и у него плохо пахнет изо рта, и он, по сути, марионетка в руках крупных сырьевых корпораций.

      Там, на тротуаре у «Ритца», я смотрел на Херби снизу вверх, потому что он начинал на Флит-стрит и поэтому был почти трезв и умудрялся не только стоять на ногах, но и вполне убедительно ими передвигать.

      – Наша задача: трансформировать время в историю, – возвестил он.

      Понятия не имею, почему он так сказал.

      Уже брезжил рассвет, и Херби выглядел героически и весомо, когда произнес эту фразу. Хотя в тот момент меня больше всего занимали отменные качества мостовой рядом с «Ритцем» – она была на удивление уютной и мягкой, – я ответил, памятуя о задуманной мною документалке о Жиле де Рэ:

      – Нет, наша задача: вытащить из истории время.

      После чего выполз на дорогу, чтобы поймать такси и поехать домой.

      Эти мгновения у «Ритца» я вспоминал на похоронах Херби. Похороны предназначены для того, чтобы нами манипулировать. Гимны, музыка, проникновенные слова. Профессионалы, знающие свое дело, изливают на нас печаль вкупе со скорбными размышлениями о бренности бытия – на случай, если кому-то из нас недостаточно плохо и так.

      Когда звучали надгробные речи, когда в динамиках гремел Бах, мне хотелось заплакать, но я держался. Я сломался, когда включили запись, как девятилетний сын Херби играет на флейте «Зеленые рукава». Он очень старался, но все равно играл плохо, и я сломался. Потому что девятилетний парнишка остался без отца. Вселенская несправедливость вонзилась мне в сердце, как нож, вместе с мыслью, что все человеческие старания ничего не изменят.

      Естественно, эгоистичная жалость к себе тоже имела место. Я горевал о Херби, который лишился жизни, но ведь и я лишился Херби. Друга. Наставника. Поводыря.

      – Не горюй слишком сильно,