Скорбящая вдова. Сергей Алексеев

паче! Как учил тебя? Идешь ко сну – вериги не снимай, три рубища надень, да не шелковых, кои ласкают тело, а холстяных иль вовсе из поскони. И ложе устели не пуховой периной и полотном – рогожей лыковой, полено в изголовье… А прежде помолись и положи поклоны, сот пять ли, шесть. Измучай тело! – Отец духовный всхмурил бровь и, посохом достав сорочку, брезгливо отшвырнул – как будто впрямь змеиный выползок. – Вошел в окно! На то причины есть… Но что позрел? Позор и срам греховный! Тьфу! Почто изрезала вериги?

      Она вдруг просияла и, забывшись, приспустила простынь, крест наложила двоеперстный.

      – Святая Богородица!.. Се ангел был! Ей-ей, ко мне являлся мой ангел! Вначале глас его раздался – сними одежды…

      – И ты послушала, сняла?

      – Нимб засветился, желанная прохлада… И звук пастушьей дудки!

      – Се искус был, чумная!

      – Да нет же, Аввакум! Откуда тогда истинная радость? Отдохновение и сон божественный?.. Как будто бы летала! И всюду зрела свет золотистый. Вот токмо пробудилась – тут и ты явился.

      – Что зрела ты, слепая? – Отец духовный застонал и стал молиться в угол. – Спаси ее, Христос… Заблудшая овца…

      И тотчас Скорбящую обуял страх, душа птенцом бесперым свалилась из гнезда и пала в пропасть.

      – Неужто бес прельстил?..

      – Во ангельском обличии явился!..

      – А мне сдается, ангел приходил. При мне он помолился Богу, и власяница спала, рассыпалась в куски.

      – Ох, чадо несмышленое! – загоревал духовник. – Не разлучили б нас – наставил, уберег, предупредил! А ныне как?.. Далече я!

      – Да полно, Аввакум! Ужели я не зряча? Суть, ангел мне явился!

      Убитый горем Аввакум встал на колена, навзрыд заплакал и взмолился:

      – О, Боже правый! Когда б в потемках смрадных не жила душа, посмел бы диавол к ней явиться? Моя во всем вина! Ведь я отец духовный, а дщерь моя во мраке! Увы, увы мне! Не протопоп я суть, не душевидец – червь недостойный. И ныне я – распоп!

      Скорбя и негодуя, она оделась в рубище, плат повязала и собрала остатки власяницы – веревки конские с узлами.

      – Прости меня, слепую! Не разглядела я… И даже в миг сей глазам своим не верю: ты чудишься, подобно ангелу? Иль тоже прелесть бесов?..

      Духовник не внимал, слезами обливаясь, каялся со страстью, и взор его мертвел.

      – И не овца в грехах погрязла, но пастырь грешен! Я блуд творю! Геенна огненная мне! Меня казни, Господь, – ее помилуй!

      – Ну, полно, батюшка! Мой грех – мне и ответ держать. Я беса не признала, смутилась светлым образом, пастушьей дудкой… Ну, полно убиваться! Встань… Да встань же, наконец. Я недостойная и червь земной. И ведомо: отец духовный дочерние грехи возьмет на свою душу… И замолит. Но мне позволь! Сама очиститься желаю. Не разглядела искуса – мне наказанье должно. Приму…

      По тысяче поклонов еженощно, суровый пост, вериги новые сплету… Все, что положишь мне.

      – Гордыня мучает…

      – Не скрою… Случается, болит. В сей миг мой нрав щекочет, жалит… Не забывай, я суть – боярыня, и род мой древний уходит в глубь веков…

      – Известно мне! Соковнины!