Скорбящая вдова. Сергей Алексеев

ты какой? Никонианство принял? Вон, шапку-то не снял…

      Боярин треух с головы стряхнул.

      – Да старой веры я. И за нее страдаю, поди уж, лет шесть сот.

      – Чудно ты говоришь… А что ты ныне ищешь?

      – Сказал тебе, жену.

      – У нас не водится невест. В сем доме скорбь, страдания да слезы. Здесь люди веру ищут. Иди куда нито.

      – А ежли счастья ищут и за него страдают – не ко двору?

      Боярыне его б прогнать иль кликнуть стражу, чтобы спровадить за ворота… Она ж смутилась еще больше.

      – Добро, ночуй… И поутру ступай своей дорогой.

      Он засмеялся тихо, взор потеплел на миг.

      – Ан, кончилась дорога. У твоих ворот.

      – В сем доме токмо скорбь…

      – Отвею скорбь, – вдруг руку взял и приложился. – Прослышал, ты овдовела и теперь свободна. Я за тобой пришел.

      Она содрогнулась! Неведомый огонь пронизал всю с головы до пят, взыграло сердце, помутился разум, рука обвисла плетью и страннику на волю отдалась. Он длань поцеловал, пощекотал брадою.

      – Так долго часа ждал… И вот он пробил. Возьму тебя.

      – Да кто ты, странник? – Душа валилась в бездну. – Как смеешь?.. Я же в скорби… Оставь меня, оставь… Впервые зрю тебя.

      – Забыла, знать… Я на дуде играл. На твоей свадьбе… А ты игрой зачаровалась, хотела при дворе оставить, но муж твой не велел. Меня и отослали…

      Бесстыдною рукой плат с головы сорвал и косы распустил, вспушил и вместе с тем как будто б вздыбил память. Был молодец с дудой! Да славно так играл! С тех пор и чудится пастушья дудка…

      Но кто, откуда и как на свадьбе очутился? И образ напрочь стерся…

      – В то время я служил, – признался он. – В приказе тайном, у Бориса. Покойный деверь твой многажды слышал, как на дуде пою. И дабы ублажить тебя, призвал на свадьбу. Чтоб взвеселить. А помнишь времена, когда ты веселилась?

      – Игра мне слышится, и помню взгляд…

      Он в тот же час дверь на засов закрыл, плечами шевельнув, сронил тулуп и, дудку вынув, приложил к устам. Чудесный тихий звук наполнил терем и будто б вздул его, как парус, и вдаль понес – кружилась голова…

      Но встал рассвет, и странник в путь собрался.

      – Пора мне, Феодосья…

      Как токмо замер звук, и сердце замерло.

      – Когда ж еще сыграешь?

      – Когда вернусь…

      – Далек ли путь твой, князь?

      – А путь мой за три моря. Ну, все, прощай!

      – Еще единый миг! – Боярыня к ларцу и ладанку достала. – Постой!.. Возьми сию вещицу. Однажды я в карете ехала… Да впрочем, ладно, в сей час и недосуг. Духовник сказывал, безделица сия суть суеверие. Была бы польза от нее, коль сделана была б из злата. Де, мол, в дороге охранит от глада, коль обменять на хлеб. Она же – медь зелена… Кормилица моя, Агнея, едва лишь на нее позрела, от восхищенья замер дух… Не знаю я, где правда и где ложь – от сердца жертвую, она мне помогала. Однажды лиходеи наскочили и ну стрелять!.. Возьми, авось поможет. Прими сей оберег и, не снимая, носи на вые, вкупе с крестом. Он сбережет тебя от смерти на