особенности американской традиции в исследовании Бородинского сражения. Во-первых, обращает на себя внимание то, что интерес в США к Бородину, вспыхнув в 1812–1813 гг. не без участия русских официальных представителей в Америке, вскоре быстро иссяк. Он возродился только на рубеже XIX–XX вв., когда американцы начали задумываться о кардинальном пересмотре своего места и своей роли в мире. В рамках обновленного американского самовосприятия, которое к середине ХХ в. оказалось связанным с идеей супердержавности, интерес к природе «русской силы» оказался вполне естественным. Столь же естественным стало стремление ответить на вопрос о характере стратегических и тактических ошибок, допущенных предводителем объединенной европейской армии в борьбе с Россией в 1812 г. Поскольку к концу ХХ в. с Россией как со сверхдержавой было покончено, интерес американцев к Бородинским событиям заметно стал ослабевать. Во-вторых, американская историография оказалась в ХХ в. во многом связана с британской традицией изучения русской кампании Наполеона. Это, в частности, проявилось в попытках найти новые ракурсы и, до некоторой степени, новые методики в исследовании Бородина. В-третьих, сохраняя известную беспристрастность в характеристике событий 1812 г., американские авторы, вместе с тем, подобно своим британским коллегам, пренебрегли масштабным использованием первоисточников, ограничиваясь, в лучшем случае, опубликованными документальными материалами. Беспристрастность, нередко в соединении с холодной отстраненностью (счастливым исключением является, пожалуй, только книга Кэйта), не позволяла американцам понять, почувствовать и проникнуть в человеческий контекст событий русской кампании Наполеона. В-четвертых, начало XXI в. ознаменовалось ростом интереса американской историографии к событиям 1812 года в России и к Бородинскому сражению в том числе. Можно допустить, что это связано не только с появлением в Америке двух историков, которые являются выходцами из бывшего СССР, но и с процессами своеобразной «глобализации» и интернационализации в рамках рассматриваемой нами тематики, а также с новыми, порою неожиданными внешними вызовами, с которыми сталкиваются США сегодня.
Итак. Историческая память о Бородинском сражении являет собою ряд самостоятельных историографических традиций, тесно связанных с особенностями исторического развития каждой нации. Несмотря на многократно провозглашавшееся стремление к «исторической объективности», мы чаще всего имеем дело с набором во многом замкнутых национальных традиций и интерпретаций памяти о Бородинском сражении. И все же преодоление «ловушек» национальной памяти, по нашему мнению, возможно. Во-первых, путем их выявления и идентификации, что мы и попытались сделать в 1-й главе. Во-вторых, путем обращения почти исключительно к первоисточникам, старательно обходя тем самым «капканы», возникшие в национальных историографиях. В-третьих, через процедуру «внутреннего включения» в характер жизни, чувств и языка сражавшихся на Бородинском поле людей.
Отечественная
