Изнанка мести. Наталия Александровна Великанова

родители где?

      – Умерли, – все-таки защипало глаза.

      – Прости.

      Она кивнула и быстро заморгала, не давая слезинкам скопиться под веками. Это слово – «умерли» – каждый раз было похоже на глухой погребальный звон церковного колокола. Умерли… Бууум!.. Умерли… Бууум!.. Вика ощутила неспешные толчки, ударявшие в самое сердце. Повернулась к окну и сосредоточилась на городском пейзаже. Высотки, деревья, люди, парки, машины, смешной человечек в желтой куртке, прыжок через лужу, белая птица, натужно поднимающая и опускающая крылья. Солнечный день превратился в черно-белый. Бууум!..

      Мама ушла, когда Вике только исполнилось двенадцать. Под новый год. Слишком много работала. Все ей было некогда лечиться. Она просто сбивала температуру. Потом оказалось: воспаление легких. Вечером её увезла скорая помощь, а утром, когда они с папой приехали в больницу, её уже не было в живых. Вика до сих пор со стыдом вспоминала ссору накануне приезда неотложки и тупой… безнадежный смех неверия, эхом звенящий в пустом коридоре приемного покоя. До этого она не сталкивалась со смертью так близко. Так близко и так неотвратимо.

      Непонимание и отчаяние – отражение своих чувств она видела в глазах отца, когда забирали тело из морга, молчали на засыпанном снегом кладбище. Отцу было, кажется, еще тяжелее, чем ей, выслушивать соболезнования, стоять прямо, прощаться. Маму он любил больше жизни, она составляла смысл его существования.

      Папа был по натуре мечтателем: спокойным, рассудительным, нежным. Ценил тихие семейные вечера, живопись, классическую музыку, игры в лото, чтение. Говорил негромким голосом и никогда не сердился. Если он являлся с работы раньше жены, то поминутно спрашивал: «Дочь, ну когда мама придет?» Ничего делать не мог: крутился на месте, пожимал плечами и усаживался в кресло. Тут же поднимался, выглядывал с балкона, вздыхал, поправляя занавески.

      Мама приходила, ставила сумки, обнимала отца и, смеясь, называла его «кутек». Вика прекрасно знала, что папа в отсутствие мамы был не просто беспомощным, а маленьким и потерянным, как слепой щенок.

      Он умер той же зимой. В тот год Вика почувствовала себя одинокой и бессильной. Бесконечной была тоска. Вика сглотнула слезы. Воспоминания снова и снова причиняли боль, хотя прошло столько лет. «Ты уже научилась жить без них», – грустно напомнила она себе.

      Иногда, как будто с размаху, Вику ударяла мысль, что мама и папа уже никогда, совсем никогда не вернутся. Тоска скручивала, и прорывались совершенно безудержные слезы.

      Первые годы сиротства она продержалась за счет злости: досадовала на отца – как он мог быть таким эгоистичным и безвольным, чтобы оставить ее одну? Как посмел не подумать о дочери? Зачем они вообще рожали ее, если не удосужились вырастить, бросили на полпути? Зачем? Потом обида схлынула, оставив пугающую пустоту. Звонкую. Бездушную. Временами Вика ощущала себя такой потерянной, что искренне удивлялась, как это ей еще не встретился волк и не проглотил вместе с потрохами. Настороженность стала вторым «я». С уходом родителей она покрылось кожурой, подобной каштановой: не плотной, но отталкивающей.

      Только во снах она порой превращалась