Князь Холод. Дмитрий Евдокимов

надо мной! – и, закрыв лицо ладонями, она горько разрыдалась.

      М-да, кажется, перегнул я палку. Она, конечно, тоже хороша: то пьяницей обзовет, то спасибо скажет, то пощечину влепит, то слезы лить принимается. Вот как ее понять? Но, всё равно, неправильно я себя вел, некрасиво. Тем более если вспомнить о том, что Наталья совсем недавно лишилась отца и брата, да и вообще живет в Ивангороде на птичьих правах и на иждивении таридийского царя. А тут еще эти олухи князя Григорянского. Кстати, Алексей говорил, что Ружина сейчас его обхаживает с предложением жениться на ней – вот и разгадка тайны. Девушка от отчаяния перешла существующие здесь границы приличия, вот аристократишка и решил проучить ее, поставить на место. Неправильно всё как-то.

      – Натали, прости меня, – очень серьезно сказал я, обнимая ее за плечи, – прости дурака такого, пьяницу, тупицу и прочую сволочь. Меньше всего на свете хотел тебя обидеть. И я соболезную по поводу твоих родных. Обзывай меня как хочешь, только прости. А сейчас позволь проводить тебя до твоих комнат, не ровен час эти кретины еще где-нибудь подстерегут тебя.

      – Не надо, – она вздрогнула от неожиданности, когда я обнял ее, но вырываться не стала, – я тоже на балкон шла.

      С балкона открывался хороший вид на город, да вот только смотреть сейчас было практически не на что: лишь кое-где сквозь неплотно прикрытые оконные ставни пробивался свет из домов да на фоне ночного неба выделялись белесые струйки дыма, тянущиеся к небу от печных труб. Склонившись над перилами, я вытянул шею и обнаружил с другой стороны ряд хорошо освещенных фонарями улиц. Все они располагались со стороны главных ворот Крепости. Видимо, этот балкон потому и не пользуется большой популярностью, что вид с него открывается на городскую периферию.

      – На других балконах постоянно толчется народ, – словно услышав мои мысли, сказала Наталья, – а сюда редко кто забредает. Только я прихожу постоянно.

      Она довольно быстро пришла в себя и сейчас сноровисто промокала глаза платочком. Я молча снял камзол и накинул ей на плечи: погода явно не располагала к нахождению на улице в одном платье. Ружина вновь удивленно посмотрела на меня:

      – Что с тобой случилось там, в твоем Холодном Уделе?

      – Чуть богу душу не отдал, – пожал плечами я.

      – Болезнь или покушение?

      – И то и другое. Десять суток между жизнью и смертью – хочешь не хочешь, а другим человеком станешь.

      – Если бы ты знал, как я устала, – Натали подняла лицо к звездам и устало закрыла глаза, – как тяжело выдерживать все эти косые взгляды, кривые ухмылочки, язвительные замечания. Плохо быть обузой для кого бы то ни было.

      – Это не так, ты не обуза, – мягко сказал я.

      – Да-да, – она открыла глаза и посмотрела на меня в упор, – еще я инструмент политической игры. Вы, мужчины, постоянно играете в политику, не считаясь ни с чем. Для вас эта игра важнее жизни, она вам заменяет жизнь. Только вы никак не хотите понять, что, проигрывая в этой игре, вы в самом деле лишаетесь жизни, да еще ставите под удар своих близких. Я убеждала