Любовник леди Чаттерли. Дэвид Герберт Лоуренс

он снова поднял голову, посмотрел ей прямо в лицо: ничто не укроется от такого взгляда, каждую мелочь приметит. И в то же время словно малое дитя воззвало к ней среди беспросветной ночи. И глас, рвущийся из его сердца, отозвался у Конни во чреве.

      – Спасибо за то, что думаете обо мне, – только и сказал он.

      – Отчего же мне не думать?! – едва слышно с чувством произнесла она.

      Микаэлис криво усмехнулся, будто хмыкнул.

      – Ах, вон, значит, как!.. Позвольте руку! – вдруг попросил он и взглянул на нее, вмиг подчинив своей воле, и снова мольба плоти мужской достигла плоти женской.

      Она смотрела на него зачарованно, неотрывно, а он опустился на колени, обнял ее ноги, зарылся лицом в ее платье и застыл.

      Потрясенная Конни как в тумане видела мальчишески трогательный затылок Микаэлиса, чувствовала, как приник он лицом к ее бедрам. Смятение огнем полыхало в душе, но почти помимо своей воли Конни вдруг нежно и жалостливо погладила такой беззащитный затылок. Микаэлис вздрогнул всем телом.

      Потом взглянул на нее: большие глаза горят, в них та же страстная мольба. И нет сил противиться. В каждом ударе ее сердца – ответ истомившейся души: отдам тебе всю себя, всю отдам.

      Непривычны оказались для нее его ласки, но Микаэлис обращался с ней очень нежно, чутко; он дрожал всем телом, предаваясь страсти, но даже в эти минуты чувствовалась его отстраненность, он будто прислушивался к каждому звуку извне.

      Для Конни, впрочем, это было не важно. Главное – она отдалась, отдалась ему! Но вот он больше не дрожит, лежит рядом тихо-тихо, голова его покоится у нее на груди. Еще полностью не придя в себя, она снова сочувственно погладила его по голове.

      Микаэлис поднялся, поцеловал ей руки, ступни ног. Молча отошел к дальней стене, остановился, не поворачиваясь к Конни лицом. Потом вернулся к ней, – Конни уже сидела на прежнем месте подле камина.

      – Ну, теперь вы, очевидно, ненавидите меня? – спросил он спокойно, пожалуй даже обреченно.

      Конни встрепенулась, взглянула на него:

      – За что же?

      – Почти все ненавидят… потом. – И тут же спохватился: – Это вообще присуще женщине.

      – Ненависти к вам у меня никогда не будет.

      – Знаю! Знаю! Иначе и быть не может! Вы ко мне так добры, что даже страшно! – вскричал он горестно.

      «С чего бы ему горевать?» – подумала Конни.

      – Может, присядете? – предложила она.

      Микаэлис покосился на дверь.

      – А как сэр Клиффорд?.. – начал он. – Ведь ему… ведь он… – И запнулся, подбирая слова.

      – Ну и пусть! – бросила Конни и взглянула ему в лицо. – Я не хочу, чтоб он знал или даже подозревал что-то… Не хочу огорчать его. По-моему, ничего плохого я не делаю, а как по-вашему?

      – Господи, что ж тут плохого! Вы просто бесконечно добры ко мне… Невыносимо добры.

      Он отвернулся, и она поняла, что вот-вот он расплачется.

      – Не нужно, чтоб Клиффорд знал, правда? – уже просила Конни. – Он очень расстроится, а не узнает – ничего