В Крым на велосипедах. Сборник рассказов. Анатолий Зарецкий

лицо мамы:

      – Он бредит, – сказала она отцу, стоявшему рядом, и заплакала.

      Я засыпал и просыпался, и снова и снова неотрывно смотрел на картину то ли во сне, то ли наяву. Но медведи уже были на своих местах, и не хотели разговаривать со мной. А за окном крупными хлопьями медленно-медленно падал снег. Первый снег в том году.

      – Кальт васэр, кальт васэр, – отчетливо услышал голоса в соседней комнате.

      – Я не понимаю, – послышался голос матери.

      – Мама, холодной воды! – перевел для матери слова немцев. Она вдруг вбежала в комнату и потрогала мой влажный лоб.

      – Слава богу, очнулся. Ты хочешь холодной воды? Тебе нельзя, сыночек. Я принесу сейчас теплую.

      – Мама, это немцы хотят холодной воды, – сказал матери, которая стояла, наклонившись надо мной, и радостно улыбалась.

      Но к вечеру мне стало совсем плохо.

      – Почти сорок, – сказала мама, глянув на градусник, – Врач сказал, надо везти в больницу, – услышал ее слова и снова уснул.

      Я проснулся и не понял, где нахожусь. Было темно, и еще, мне показалось, что кровать подо мной движется:

      – Мама! – собравшись с силами, крикнул в испуге.

      Кровать остановилась. Появился свет, и я понял, что нахожусь на улице, в наших детских санках, с головой укутанный в стеганое одеяло.

      – Потерпи немного, сынок. Больница уже скоро, – сказала мама, укрывая меня.

      – Не хочу в больницу, – заплакал я, но санки снова куда-то поехали.

      Очнулся, когда меня осматривал врач:

      – Похоже на тиф, – сказал он матери, стоявшей рядом, – Придется класть в изолятор.

      Мама заплакала, а я повторял и повторял про себя новые слова: “Тиф, изолятор. Тиф, изолятор“.

      Не помню, как оказался на койке в темной комнате.

      – Мама! – позвал я.

      – Лежи и не ори, – сказал кто-то невидимый.

      – Я пить хочу. Где мама?

      – Я сказала, не ори! Нет здесь никакой мамы, – ответил женский голос. Я лежал и плакал. Похоже, громко, – Ну, ты у меня получишь!

      Кто-то схватил меня за плечи, приподнял и с силой ударил головой о спинку кровати:

      – Будешь орать? – несколько раз спросил злой-презлой голос. Я молча плакал от боли и обиды, – То-то же. Заорешь, получишь, – тряхнули меня еще раз и бросили на подушку.

      Болела голова, хотелось пить, но вовсе не хотелось, чтобы меня еще раз так трясли и били об койку. Ведь со мной еще никто так грубо не разговаривал. За провинность ставили в угол, но не били. Похоже, я уснул, потому что когда открыл глаза, было светло. На соседней койке кто-то спал, отвернувшись к стене. Вошла медсестра:

      – Нюрка, все дрыхнешь? Вставать пора, – обратилась она к соседке.

      – Зачем ко мне пацана подселили? – спросила недовольная Нюрка, показавшаяся мне взрослой теткой.

      – А куда же его? Бокс у нас один. Ты большая, тринадцать уже, а он маленький, шестилетка. Куда его девать?

      – А мне до фени, – ответила Нюрка, – Я ему тут житья