Объективность. Лоррейн Дастон

микроскопические исследования Антони Ван Левенгука не рассматривать в качестве одной из глав истории объективности? Скептики будут настаивать, что объективность трансисторична, что она пользовалась уважением во все времена и что история объективности не более чем история самой науки.

      Наш ответ мы заимствуем у самих скептиков. Они правы, говоря о существовании разрыва между эпистемологическим принципом и научной практикой, даже если между ними имеется соответствие. Любая эпистемология, формулируемая в абстрактных терминах, не может быть с легкостью отождествлена с конкретными научными практиками. Разобраться в том, каким образом можно реализовать на практике эпистемический идеал в процессе изготовления изображений или проведения измерения, столь же сложно, как додуматься до того, как экспериментально проверить теорию. Эпистемические добродетели различны не только в абстракции, но и на уровне конкретной реализации. Наука, посвятившая себя прежде всего достоверности, делается по-другому (именно по-другому, а не хуже), чем наука, которая рассматривает истину-по-природе как нечто в высшей степени желаемое. Наука, посвятившая себя истине или достоверности или точности, – такая же часть истории науки, как и наука, первой и самой главной целью которой является объективность. Ньютон и Левенгук служили другим эпистемическим добродетелям и делали это особым образом. Именно тщательное исследование ключевых научных практик (таких, как изготовление атласов) позволяет рельефно представить различия между эпистемическими добродетелями. Это наиболее убедительное свидетельство новизны объективности в XIX веке.

      В середине XIX века объективность была чем-то новым и как вещь, и как слово. Начиная с этого времени люди науки стали явно испытывать беспокойство по поводу нового препятствия на пути к знанию – себя самих, испытывая страх, что субъективная самость склонна приукрашивать, идеализировать и, в худшем случае, приводить данные наблюдения в соответствие с теоретическими ожиданиями, т. е. видеть то, что надеялась увидеть. Их предшественников одним-двумя поколениями ранее также осаждали эпистемологические тревоги. Но то были тревоги, относящиеся скорее к изменчивости природы, чем к возможным проекциям самого натуралиста. Будучи создателями атласов, ранние натуралисты присягнули на верность селекции и совершенству: отбери наиболее типичный или даже образцовый скелет, растение и т. д. и затем усовершенствуй этот экземпляр таким образом, чтобы он мог стать подлинным представителем класса. Но около 1860 года многие создатели атласов стали называть подобные практики предосудительными или «субъективными». Вместо этого они настаивали на необходимости стирания следов их собственных индивидуальностей и разрабатывали техники, которые оставляли как можно меньше пространства для свободных действий как художника, так и ученого. Целью выступало достижение «объективного взгляда». Если их предшественники писали об обязанности дисциплинировать художников,