Песня моряка. Кен Кизи

за пару баек и пару-тройку песенок он мог получить необходимое оборудование для установки кеглей; что же до самого льдохранилища, то там требовалось лишь провести канализацию, восстановить переднюю стену да сделать неоновое освещение. Не то чтобы Луп надеялся на получение немыслимых доходов – боулинги редко их приносят. Он думал о другом.

      Из оставшегося леса он вместе с мальчиками выстроил рядом со свалкой хижину, которая служила Лупам и бойней, и ночлежкой. Они установили ее достаточно высоко над землей, чтобы свиньи не забирались внутрь, а поросята могли прятаться под полом. Со временем они пристроили еще одну ночлежку, которая затем стала более просторной бойней. А затем еще и еще, пока вся свалка не покрылась лабиринтом строений, опоясавших ее и протянувшихся до самой вырубки, как ленточный червь.

      Обычно Луиза Луп с матерью поселялась в новостройке, а Омар с сыновьями оставался в предшествующем сегменте. Свежевыстроенное помещение называлось столовой, хотя с тем же успехом могло называться столово-гостино-прачечно-кухней. Дверной проем завешивался перекрывающими друг друга вертикальными полосами пластика. С мужской половины он был забрызган запекшейся кровью и плевками жеваного табака, с дамской – украшен наклеенными бабочками. Собственно, из дам осталась одна Луиза: ее мать уже более года как рассталась со свалкой и проживала в Анкоридже в одном из тамошних домов для невропатов. Одни утверждали, что причиной нервного срыва стали свиньи, другие – боулинг. Радио Лупа ловило только одну программу – «Коммерческий боулинг».

      Бабочки – это была идея Лулу. Она утверждала, что они делают кровавые подтеки с другой стороны похожими на красные розы. Не то чтобы она возражала против крови и жвачки, но розы и бабочки ей нравились больше. Они нравились ей настолько, что она решила не ограничиваться пластиком. Бабочки украшали косяки, клубки открытых проводов, грязные окна – все от фибролитового потолка до фанерного пола. Тысячами.

      По бабочке было вышито и на открытых чашечках ее любимого легкомысленного бюстгальтера, который она надела специально после недоразумения у машины. Его-то первым и увидел Айк, когда наконец, моргая и задыхаясь, вынырнул на поверхность. Бескрайний серый холод уступил место своего рода парниковому заточению – было жарко, как в парилке. Хозяйка нежно держала его голову на коленях и что-то ворковала, словно он и вправду оказался героем.

      – …поэтому, когда ты наконец повернулся и я увидела твое лицо… тебя бы никто не смог узнать даже при дневном свете. Ты был так исцарапан! Но мне все равно очень жаль, что я тебе вмазала. Извини. Проси чего хочешь, только не мучай меня.

      Айк сосредоточился и различил за бабочками черты Луизы Луп. Было похоже, что она уже довольно давно просит у него прощения. Она отодвинула в сторону мокрую тряпку и улыбнулась.

      – В общем, я хотела тебя поблагодарить за то, что ты приехал… – Она выжата тряпку и добавила «сосед». Айк почувствовал