Сотворение света. Виктория Шваб

провел ладонью по идеальной коже Рая и прошептал, когда тот с наслаждением вытянулся:

      – Когда-нибудь ты станешь старым и морщинистым. А я все равно буду тебя любить.

      – Я никогда не состарюсь, – сказал принц с уверенностью, которая даруется только юным, здоровым и предельно наивным.

      – Значит, планируешь умереть молодым? – поддразнил он, и Рай пожал плечами.

      – Или буду жить вечно.

      – Да неужели?

      Принц откинул со лба темную прядь.

      – Умирать – это так скучно.

      – И как же именно ты планируешь устроить себе вечную жизнь? – поинтересовался Алукард, приподнимаясь и опираясь на локоть.

      Рай снова притянул его к себе – и беседа, едва начавшись, закончилась поцелуем…

      А теперь принц содрогался на своем ложе, всхлипывая сквозь стиснутые зубы. Черные волосы прилипли к лицу. Королева велела принести салфеток, послала за верховным жрецом, требовала привести Келла. Алукард стиснул руку любимого.

      – Прости, что я ушел. Прости. Теперь я здесь, поэтому ты не можешь умереть, – произнес он, и его голос все-таки дрогнул. – Это будет черной неблагодарностью – ведь я проделал такой долгий путь!

      Рука принца сжалась, по телу пробежала дрожь.

      Грудь наполнилась воздухом и резко опала.

      И принц затих.

      На миг Алукарду стало легче, потому что принц наконец-то успокоился, заснул. На миг показалось, что все хорошо. На миг…

      Потом спокойствие рассыпалось.

      Кто-то закричал.

      К постели принца проталкивались жрецы.

      Стражники оттащили Алукарда.

      Он не сводил глаз с принца.

      Не понимал.

      Не мог понять.

      А потом рука принца выскользнула из его ладони и упала на постель.

      Безжизненная.

      Последние серебряные нити ослабли и соскользнули с его кожи, как простыни летней ночью.

      Потом Алукард услышал уже свой собственный крик.

      И больше он ничего не помнил.

VI

      На краткий мучительный мир Лайла перестала существовать.

      Распалась на миллионы нитей, и каждая нить разматывалась, тянулась, как струна – вот-вот порвется. Она перешагнула порог своего мира – и попала в никуда. А потом, столь же внезапно, рухнула ничком на мостовую мира чужого.

      Приземлившись, она невольно вскрикнула. Руки и ноги тряслись, голова гудела, как колокол.

      Земля под ладонями – а это была земля, что уже неплохо – была шершавая и холодная. В воздухе тихо. Ни фейерверков. Ни музыки. Лайла с трудом поднялась на ноги. С пальцев, из носа капала кровь. Она вытерлась, и красные точки испещрили камень. Достала нож, встала поудобнее, спиной к обледенелой стене. Вспомнила, как в прошлый раз в этом Лондоне ее окружали жадные глаза людей, изголодавшихся по власти.

      Вдруг мелькнул какой-то яркий блик, и она подняла глаза.

      Небо над головой играло оттенками заката – розовое, пурпурное, золотое. Но в Белом Лондоне не могло быть таких ярких красок, и на миг она в ужасе подумала,