Бронебойный экипаж. Сергей Зверев

предписывает охранять и защищать поврежденный на поле боя танк и принимать меры к его транспортировке в ремонтное подразделение. В случае невозможности спасти материальную часть и угрозы захвата ее врагом устав предписывает уничтожить танк. Сейчас я не вижу поблизости врага и могу организовать транспортировку…

      – Что? – разъяренно пучил глаза комиссар. – Как ты смеешь! Фамилия! Твоя фамилия, младший лейтенант? Какой младший лейтенант, рядовой, рядовой штрафной роты, вот ты кто! Под трибунал пойдешь! Фамилию его запиши.

      – Так точно, товарищ бригадный комиссар, – уверял лейтенант, который поддерживал пьяного политработника и пытался увести его к машине. – Обязательно запишу.

      Соколова трясло от возмущения и злости. Его, с первых дней войны не покидавшего передовой, прошедшего столько боев, вдруг обвиняют в трусости, даже в предательстве! Рука сама рвалась к кобуре с пистолетом. Алексей не знал, что он будет с ним делать, но стойкий рефлекс уже выработался. В состоянии крайнего напряжения рука сама хваталась за оружие. И уже совсем теряя от возмущения контроль над собой, он готов был вскинуть руку к шлемофону и выкрикнуть свою фамилию, заорать так, чтобы этот пьяница или трус бригадный комиссар даже в таком состоянии запомнил его. На всю жизнь запомнил. А потом… Что будет потом, об этом Алексей даже не думал.

      И когда раздался рев танкового двигателя, он обернулся, увидев, что рядом с его Т-34 остановился и заглушил двигатель мощный КВ. А с башни на броню, сбросив с головы шлемофон, спрыгивает Олег Степанов. Седой, как звали его курсанты в танковой школе, из-за светлых, почти белых волос, старый приятель, с которым Алексей вместе поступал, а потом два года спал на соседних кроватях в казарме.

      – Иванов его фамилия, младший лейтенант Иванов, – вставая рядом с Соколовым, выпалил Олег, ловко и с особенным шиком отдавая честь комиссару.

      Но пьяного политработника уже сажали в машину. А политрук только рукой махал, мол, уезжайте отсюда скорее. И только когда «эмка» тронулась и поехала дальше на восток, разбрызгивая колесами по сторонам грязную жижу, Соколов почувствовал, что Олег крепко сжимает его руку. Оказывается, Алексей все же успел расстегнуть кобуру и взяться за рукоять пистолета.

      – Ты что, сдурел, Сокол? – с тихим смешком спросил Степанов, заставив Алексея застегнуть кобуру. – Ты что такой нервный? Тебя же к стенке в несколько часов поставят. И пикнуть не успеешь.

      – Седой, здорово! – Алексей расплылся в улыбке и обнял бывшего сокурсника. – Понимаешь, накатило, не справился с собой. Столько всего за эти месяцы было. Да и сейчас только из боя. Ребят потерял, два танка сгорели на моих глазах. Да и моя «семерка» вон встала. Досталось нам за эту неделю крепко. Как живы остались, сам не знаю.

      – Война, брат! – похлопал его по плечу Степанов со своей привычной усмешечкой, в которой теперь не было и следа бравады. Тяжелая стала усмешка у бывшего курсанта и отличника боевой и политической подготовки. – Все через это прошли. А вот голову терять