В рассвет перед днем Смерти…. Константин Игнатов

дань уважения к статусу.

      – Конечно, муж, – тут Аина приподнялась с дивана и медленно подошла к кровати, а затем села на уголочек и закинула голову к верху, так, что ее правая щека казалось немного румянее, попав под лучи восходящего солнца. – Только вот скажи, тебе совсем не хочется на море? – начала тихо она. – А мне ужасно да и Алисе было бы это полезно. Может съездим на юг, попьем хорошего вина, поговорим об искусстве, да просто в конце концов займемся той глупой ерундой, что занимаются люди в дни, свободные от обязанностей… Что скажешь?

      Тут она слегка ожила и повернулась корпусом прямо к Волнянскому. Ее огромные глаза, казалось, именно сейчас стали еще больше.

      – Ну ты же знаешь, у нас совсем нет денег до этого! – неожиданно рассердившись на супругу, и нарочито приподняв правую бровь, воскликнул Константин Германович.

      Дело было плохо. Волнянский давно начал чувствовать, что окружающие его дико раздражают, эта была некая его внутренняя тенденция к протесту, даже скорее против своего же существа, а вот то, что подобное чувство в нем начинает вызывать его жена, а незадолго до этого – ее сестра, хитрая Фанни, было в новинку. Но, следуя его же личной логике о том, что за всеми его действиями стоит рука Провидения или чего свыше, вмешиваться или хотя бы давать отпор этому новому чувству Константин Германович не собирался.

      – Но… Но… – начала заикаться Аина, у нее всегда такое бывает перед плачем, и вот опять… – Но я же копила, копила целых три года на путешествия, мы же в свадебное тогда так и не поехали, у меня достаточно денег, немного, но достаточно, – уже с крупными каплями слез на щеках разразилась она.

      – Все – вопрос решен, – сухо ответил Константин.

      Повисла мучительная пауза, лишь только муха, безбожно бьющаяся в окно, нарушала установившуюся робкую тишину. Ужасное чувство. Как зной перед громом, неизбежное становится намного дальше в понимании, чем мнимый шанс на спасение.

      – Скажи, ты меня любишь? – с полными слез глазами спросила Аина, к сожалению, заведомо зная ответ на свой дурацкий вопрос.

      – Нет, – прозвучал ясный ответ, в голосе Константина чувствовалась непоколебимая уверенность, а затем, перевернувшись на другой бок, Константин Германович уткнулся носом в обшарпанную стену. – Ты же знаешь, я не способен тебя любить, – продолжал он, – У меня нет сердца и я, слава богу, этого не скрываю, я привязан к тебе, если хочешь, называй это любовью, но это не то, что ты ожидаешь, мне нужна жертвенность, а тебе спокойствие, я хочу риска, а ты стабильности, мы разные люди и я рад этому.

      Он помолчал недолго, а потом сухо добавил, – искренне.

      Вновь была пауза. Послышалось легкое всхлипывание носом, он страдал, конечно, страдал. Эта боль мучила его с детства, в то время, когда другие дети ловко бегали друг за другом и вели разговоры только о романтике и любви, Волнянский всегда был в стороне, ему это было чуждо, это была огромная