Балтийская сага. Евгений Войскунский

тут и немец, как видно, отобедал: грохнули поблизости разрывы снарядов, нацеленных на наш передний край. Я осторожно высунул голову над бруствером – посмотреть, чтó там делается, не попер ли немец в атаку. Дым стелился по ничейной земле – дым от горевшей станции. И Ваня приподнялся посмотреть на обстановку…

      Полыхнуло огнем, громыхнуло прямо перед нами. Без стона, без крика Ваня Шапкин опрокинулся навзничь. Я рванулся к нему – и застыл в ужасе. На месте лица было у Вани кровавое месиво…

      Ночью нас, оставшихся в живых бойцов Первой бригады мор-пехоты, вывели из боя. Наши опустевшие позиции занимала спешно сформированная Шестая бригада. Одних «черных дьяволов» сменяли другие.

      Мы шли по разбитой дороге, превратившейся в разбитую улицу с дымящимися развалинами. Тащились со своими винтовками и пулеметами под расстрелянным, багровым небом, мерцающим при вспышках огня дальнобойных орудий.

      Сколько было нас, сотни три, не больше, – выбитая бригада – полуживые двуногие существа, охреневшие от грохота, огня и дыма.

      Узким проходом обошли баррикаду, перегородившую улицу нагромождением бетонных плит. Из углового полуподвала смотрел ствол пушки.

      Уже рассветает. Неужели будет еще один день?..

      Сплю я, что ли, на ходу? Почему Травников приснился?

      Нет, не снится. Вот он, Травников, в каске, из-под которой видна грязная повязка. Он шел впереди и вдруг остановился. Меня поджидает.

      – Ты еле тащишься, Дима. Давай помогу. Держись за меня.

      – Не надо, – говорю.

      – Смотри-ка, – говорит Травников, указывая на угол дома.

      Смотрю, но ничего особенного не вижу. Дом как дом, серый, трехэтажный, неразбитый.

      – Не видишь? Название улицы затерто.

      Теперь вижу: на синей дощечке название улицы и номер дома замазаны широкой белой полосой. Во как! – медленно удивляюсь я. Это, значит, чтобы противник, если прорвется в город, не знал, на какой он улице?..

      – Мы, – говорю, – по проспекту Стачек идем.

      – Куда идем – вот вопрос.

      – Вопрос в том, – говорю, с трудом шевеля языком, – сохраним ли мы свои скальпы.

      Травников смотрит на меня.

      – Где ты это вычитал? У Фенимора Купера?

      – Что?

      – У тебя в усах песок. Дима, ты спишь, что ли?

      – Он рядом со мной стоял. Когда рвануло…

      – Кто?

      – Осколком в голову… прямо в лицо…

      – Дима, ты о ком говоришь?

      Мы, колонна морпехов, бредем по проспекту Стачек, вдоль пригородной деревни Автово, а впереди уже сквозь дымную пелену проступают крупные дома на Комсомольской площади.

      – О Ване Шапкине говорю.

      – Шапкин, который в самодеятельности плясал? Жалко его… А ты Алешу Богатко помнишь?

      Каждый шаг с трудом дается. Каждая смерть братьев курсантов с трудом дается. Теперь Травников говорит о гибели в Таллине, в парке каком-то, Жоры Горгадзе. Почти никого не осталось в живых – вымерло училище