Великий князь Цусимский. Александр Михайловский

касалось исключительно тех людей, которые были мне дороги.

      И вот сейчас, когда Александр Владимирович в одно мгновение оказался рядом со мной, я заметила, что у него густые ресницы… что на его левой брови есть маленький шрам, а на виске – родинка… Что его карие глаза имеют золотисто-зеленые вкрапления, а волосы его совсем не темно-русые, как мне казалось прежде, а каштановые…

      Он вернулся, он жив и даже не ранен. Он вернулся с блестящей победой, в ореоле славы и к тому же со щитом, а не на щите! Мне тут тихонько шепнули, что это он со своим военным опытом ста лет тому вперед и явился главным мотором Тюреченской победы, а мой брат Мишкин и полковник Агапеев только брали у него, как это говорят в будущем, мастер-класс в том, как делать победу самым правильным способом. И теперь чем больше я смотрела на Александра Владимировича, тем больше во мне нарастали ликование и гордость за моего героя.

      На несколько секунд он застыл передо мной, жадно вглядываясь в мое лицо. «Я думал о тебе, я скучал», – ясно говорил его взгляд. Удивительно – но, кажется, он даже не замечал, что я выгляжу по-другому! Нет, он это заметил, но воспринял как должное, ведь в его глазах я всегда была самой прекрасной женщиной в мире.

      А я любовалась на него, на моего дорогого и близкого человека. И утверждалась в этом своем мнении, что теперь я для него одинаково красива и с косметикой, и без, потому что видит он меня глазами любви. От него исходило тепло. Точнее, упоительное ощущение тепла. И хотелось согреться этим теплом после того леденящего холода, что получала я в избытке от своего нелепого мужа в своем нелепом браке…

      Когда он, приблизившись почти вплотную, наклонился, чтобы поцеловать мою руку, меня стали одолевать какие-то странные, доселе не испытанные мною чувства и ощущения. Внутри меня, от низа живота до кончиков ушей, поднялась затопляющая все горячая волна, а когда он прикоснулся к моей руке, чтобы поцеловать ее, меня, будто молния, пронзило острейшее ощущение удовольствия. Я узнала это чувство. В романах о любви его называли томлением, влечением. Мне хотелось прикасаться к этому человеку. Хотелось вдыхать запах его кожи – такой волнующий, такой мужской… Хотелось провести рукой по его щеке – медленно и с наслаждением. И целовать его – долго, порывисто и страстно. Внутри меня поднималась какая-то дрожь; ноги немели, а щеки стала заливать краска – но не та, что бывает от стыда или смущения, а та, что выступает от разгоняющих кровь сильных и частых ударов сердца.

      И я, едва ли отдавая себе отчет в том, что делаю, подалась вперед и обхватила его за шею. И он, тут же выпрямившись, заключил меня в плен своих сильных рук… Он прижал меня к себе – и я уже не ощущала ни своего веса, ни земли под ногами. «Александр! Мой дорогой! – Слова эти сами собой лились прямо из моего сердца. – Я так счастлива видеть тебя! Я люблю… люблю тебя… Ты слышишь?» И так легко мне было произносить эти слова… они шли из глубины моей души. Ах, никогда прежде я не испытывала ничего подобного, и это было восхитительно. Я поняла, что хочу