Золото скифов. Андрей Анатольевич Воронин

на стене у входной двери.

      Массивная деревянная кровать шоколадного оттенка из африканского бакаута, дерева жизни, с резной спинкой с видом сцены охоты туземцев на льва и изящными резными стойками матерчатого полога из натурального льна и москитной сеткой, была в полумраке.

      На кровати на высоких подушках, укрытый мягким шотландским клетчатым пледом, лежал статный старик в архаичном спальном колпаке и больших очках с толстыми стёклами в роговой оправе, с покладистой тёмной  с проседью бородой. На лице старика выделялись тёмные густые брови и большой греческого типа нос. Может быть, из-за полумрака комнаты Рома дал бы ему на первый взгляд лет семьдесят, семьдесят пять. Но по всей вероятности это и был старик Олберих Мориц, а ему то, было уже под девяносто.

      Одет Мориц был в мягкий велюровый халат синего цвета, из-под которого была видна белоснежная тонкого шёлка рубашка с повязанным под ней, на его шее тонким бордовым шарфом. Большие ухоженные руки Мориц держал, на какой-то толстой немецкой книге в кожаном переплёте.

      На стенах спальни владельца дома также висели картины, но это были картины уже другого времени и других мастеров, чем те, что находились в холле. Изображены на этих полотнах были портреты, скорее всего многочисленных предков Морица, тут было пару немецких баронов 19 века, один из родственников был в костюме германского офицера первой мировой, остальные были в штатских цивильных костюмах, женщины в дорогих платьях и в драгоценностях.

      В изголовье большой кровати висел портрет красивой женщины, которой на вид было бы около сорока лет, сидящей в высоком резном кресле с гербом на спинке в виде головы льва, на фоне тёмной драпировки. Она была одета в тёмное бархатное платье, с накинутым на плечи норковом манто и в колье с изумрудами. Как понял Роман, портрет, скорее всего, был изображением покойной жены Олбериха Морица, Эльзы Карловны фон Ригер.

      Лицо старика казалось болезненно бледным, у кровати на приставном столике на колёсиках находились какие-то лекарства, тонометр в темной бархатной коробке, градусник, большой стакан и графин с водой.  Олберих Мориц пригласил Райнгольда присесть в стоящее  у стола кресло для посетителей. Дворецкий увидев, что его услуги больше не требуются, аккуратно прикрыл за собой дверь и молча удалился.

      – Как вы уже знаете Роман Генрихович, у нас произошло великое несчастье, – начал срывающимся, но твёрдым голосом старик Мориц свой разговор с Райнгольдом, – уже как две недели тому назад, пятого числа в Коктебеле, на нашей яхте трагически погиб мой сын. Мой единственный сын Карл, – старик сделал паузу, видимо разговор давался ему с большим трудом, – обстоятельства его безвременной смерти, а точнее гибели, вызывают у меня ряд вопросов, хотя следствие уже пришло видимо к своим выводам. Карл был найден на нашей яхте, сгоревшей у причала в нашем  яхт-клубе,  с огнестрельным ранением в голову… Мне говорят, что это он сам застрелился, в его руке якобы был найден