О, мой год! Дневник русской Бриджит Джонс. Мария Батлук

спросил он, позвонив мне.

      – Я не знаю… – тихо ответила я и подумала: «Не слишком ли я много на себя беру? Он девять лет жил там. Там вся его жизнь».

      Его нет. И все не так. Солнце зачем-то светит так ярко. Мы гуляли с Верочкой, купили спрей для расчесывания локонов, сладкую вату, сушеные ананасы. Дома я вскрывала фарш в пластмассовой банке и резанула ножом по пальцу. Раковина окрасилась в алый цвет. Полчаса вертолетов, лежа плашмя на диване.

      Наши разговоры длятся ровно одиннадцать минут. Как у Коэльо.

      Еще я обнаружила, что у меня проснулись неистовые «куриные» инстинкты, например, «накормить мужика». Когда он ест, я так смотрю на него, что если бы мой взгляд имел физическую силу, он наколдовал бы голубей, которые бы стайкой подлетели и осыпали его лепестками роз.

      Он очень красивый. Очень большой. Очень глаза. Очень руки. Очень плечи. Очень запястья. Очень грудь. Очень колени. Очень голос. Очень кожа.

      Я не могу без него.

      16 мая, чт.

      Взываю к остаткам разума. Хочу развешать ярлыки, как циничный журналист. ОН – тонко-чувствующая натура. Созерцательная. Прошлое для него значит слишком много (сказала я, пять лет, засыпая с именем Хитрука на губах). Слишком много внутреннего драматизма восприятия бытия. И он вроде бы рад, чтобы кто-то собрал всех его тараканов в коробок, как колорадских жуков, полил керосином и сжег на пыльной дороге. Но парочку тараканов он припрячет, бережно завернув в платок. И они станут значить для него еще больше. Они могут стать бесценными. Он считает себя пришельцем, командированным на нашу грешную землю в качестве эксперимента. Он уникален.

      А что я? Я несусь и несусь куда-то. Каша мыслей в моей голове кипит и пузыриться. Шесть лет я не знаю, что такое просыпаться с мужчиной. Для мужчин я — как вишенка на торте. Они не знают ничего о моей жизни, моем быте, моих проблемах, моей усталости. Ничего о том, какие мысли в моей голове, когда поздней ночью я закрываю глаза. Когда внутри такая пустота, что если закричать, то эхо разорвет меня изнутри. Ничего не знают о том, почему я плачу. Господи, да они вообще не знают, что я могу плакать! Разве вишенка на торте может плакать?

      А Эрих перфекционист. Если он сделает себе морковно-сливочный коктейль, то сразу вымоет детали блендера. И протрет до блеска столешницу. И слегка манерно выпьет этот напиток, как в рекламе сока Rich. Возможно, при этом он подумает: «Достаточно ли перфекционистичны мои уши? И нужный ли я выбрал ракурс профиля, чтобы отбрасывать графичную тень на стене? И подходит ли освещение?».

      Я смотрю на него. Слушаю. Я хочу знать о нем ВСЕ. Пусть даже мне иногда невыносимо больно узнавать. Если не делить на двое и на трое все, что он говорит о себе и о своей жизни ДО МЕНЯ, а просто слушать и безраздельно верить, то мне становится грустно. Есть мужчины – объезженные кони. Кем-то. Знаете, как это бывает: одна пять лет «ведет» его к алтарю, потом он ее бросает (или она, не выдержав) и встречает другую. И женится через три месяца. Так вот. А есть ЗАЕЗЖЕННЫЕ