Свет мой. Том 2. Аркадий Алексеевич Кузьмин

был примерно в ста километрах северней. Поехали ночью.

      И надо же: ему сподобилось возвращаться в кузове попутки-полуторке, и с тем же командиром, который недавно, ужаснувшись, сказал ему:

      – Ну, тогда мы проиграли!

      Но пока они оба были живы!

      После сумасшедшего бомбления немцами города в конце августа стало ясно: наступали часы его осады.

      Антон Кашин осенью 1942 года прекрасно увидал фотоснимок горевшего Сталинграда на развороте немецкого журнала; сделанный с высоты – очевидно, из немецкого самолета. Он являл собой панораму города над Волгой, и над ним все небо застилал черный султан мрака. Эта картина, как апофеоз достижения немецкой военной мощи, главенствовали в том журнале. В руках с ним сидел на походном стульчике упитанный немецкий унтер-офицер, уплетал бутерброд с колбасой. Было затишье на фронте под Ржевом. И когда малышка Таня подошла к нему и попросила себе кусочек бутерброда, он молча сунул ей в руку этот журнал-забаву. Мол, вот погляди, девчушка…

      Перед глазами Павла плавились, горя, как свечи, 28 цехов его опустевшего огромного завода. И часть других больших заводов тоже полыхала. Директор печально сказал:

      – Уезжайте, братцы, куда хотите. Я вам больше не начальник. Не держу никого.

      Связи с Щепкиным не было.

      Что ж, делать нечего. Павел взял в руку черный чемоданчик и потопал, направляясь к глади Волги, блестевшей за кирпичными трубами, всякими заборами, решетками и завалами. Завод-то выстроился хаотично, змейкой по берегу, и следовало пройти по его территории, чтобы выйти к Волге. Как раз начался обстрел, и Павлу пришлось где-то даже падать, чтобы ненароком не зацепили осколки при взрыве, пока он не пролез через невероятные нагромождения к самому берегу плещущей полноводной реки.

      Стоящая у берега пузатая баржа беспорядочно загружалась, потопляясь, принимая лезших скопом на нее людей – оказалось, именно заводчан, теперь оставшихся без работы, отпущенных совсем и бегущих на восток спасения ради. На корме ее сновал, явно как распорядитель, знакомый Павлу еще по студенчеству и по нынешним заводским делам армянин, почти друг. Он крикнул тому, кинул на борт к нему свой тощий чемоданчик и как-то сразу вспрыгнул на нее сам. Погрузку вскоре прервали, дабы не было перегруза людьми. И вот баржа тяжело отчалила среди плавающих бревен, досок и других ошметок. Закрутилась в широком речном течении.

      А среди отплывших был и заместитель директора завода, с кем Павлу приходилось общаться. И он-то, понижая голос, к слову сообщил ему неприятную весть о том, что вчера расстреляли на месте мастера Н., бригадирствовавшего над Павлом, как неисправимого ворюгу. Застукали на месте. Н. все тащил со склада. Шагу не мог ступить, чтобы не подумать вожделенно: «А что я буду тут иметь». Как что, он предлагал любым встречным и поперечным: «А пойдем-ка – дровишек пожилим». Так пытался втянуть и других в какую-нибудь аферу. «Хорошо, что меня не втянул», – подумал тут Павел.

      Когда наконец баржа тупо уткнулась в береговой песок – пристани, как таковой, поблизости не было – все с нее стали спрыгивать