Матильда. Тайна дома Романовых. Братья Швальнеры

ей…

      «Милая Маля! Не знаю, как объяснить все, что происходит со мной с не так давно минувшего момента нашей встречи – я будто сам не свой. Перо дрожит в руке, хотя, казалось бы, не произошло ничего необычного. Просто, по всей видимости, долгая разлука сделала тебя еще желаннее, еще важнее для меня. Ты словно предстала для меня в новом свете, я увидел совершенно другую свою пани – но влюбился в нее ничуть не меньше, чем в ту, что танцевала для меня 23 марта 1890 года… Ты спросила, не смущает ли меня такое внимание к нашим персонам, что имеет место на протяжении последнего времени в рядах петербургских сплетников. Так вот, восторженное и высокое чувство, что охватило меня в минуту нашей встречи, совершенно лишает меня рассудка. Я не думаю о последствиях, я словно в горячке – думаю, тебе знакомо то, о чем я пишу. Хотя я уверен, что никаких дурных последствий не может принести то благостное и светлое чувство, что охватило нас будто бы снова в момент нашей последней встречи. Не так ли?

      Знаешь, теперь я уверен как в том, что разлука только укрепляет настоящие чувства, начисто сметая некрепкие, недолговечные союзы, так и в том, что нас с тобой связывает нечто очень сильное и наверняка благословленное Богом. Мы прошли через самое сложное и тяжелое испытание, что только выпадает на долю царствующих особ и зачастую лишает их возможности быть с теми, кто ими горячо любим и с кем так хочется быть как можно дольше – испытание разлукой. Признаться, я опасался, что Европа вскружит тебе голову, и при встрече ты меня если не совсем не узнаешь, то отведешь мне в своем сердце какую-нибудь скромненькую роль, статиста. Встретив твои глаза, я понял, что ошибался, и вовсе непростительным преступлением с моей стороны было даже допустить подобную мысль. И теперь мне так легко и свободно, как не было, пожалуй, никогда.

      Прости, что прихватил с собой Сандро – одному бы мне не хватило смелости смотреть в твои глаза, чувствовать тебя, дышать тобой. Кажется, я провалился бы сквозь землю. Но теперь, однако же, я относительно спокоен, поскольку мои подозрения оказались беспочвенными.

      О, Боже, что я пишу? И что ты подумаешь обо мне после этих слов? Меж тем, они искренни, а я глубоко уверен в том, что между двумя любящими сердцами не может быть ни лжи, ни недоговоренности.

      Единственное, о чем хочу попросить, перефразируя Германа из знаменитой пушкинской повести – «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой»… Вернее, это, конечно не из повести, а из оперы, но все же. Кажется, через неделю в Мариинке будут давать этот балет, и ты указана там в качестве исполнительницы главной роли. Когда печатали объявление, должно быть, не знали еще о твоем недуге, и потому не могли предположить замены. Все же интересно, кто это будет, если не ты? Однако, идти на премьеру нет никакого желания – так привык я к твоим волшебным па-де-труа в этой постановке, что ничье другое исполнение не воодушевит меня так… Или все же ты приготовишь мне сюрприз и станцуешь для меня?..»

      «Дорогая моя маленькая польская пани! Государственные дела, а вернее, та наука, что постигаю я ежедневно от отца