И ничего не происходит. Александр Павлович Зубков

прибранной нынче, комнате, и написал записку.

      Вечером мы с Верой пришли, и радовались – отец был совершенно трезв.

      –А я сегодня все постирал, – рассказывал он, – а потом лег поспать, но толком не удалось. Какая-то одна худая муха залетела в комнату, и летала, и я все никак не мог поймать. Худая муха. Жирную муху легко поймать, а худую никак не поймаешь. А поймаешь, сожмешь кулак, чтобы раздавить ее, ан нет. Открыл – а она снова вылетела и жужжит, проклятая.

      Мы смотрели фильм «Первая любовь».

      –Он тут ее плеткой хлестнуть должен, – говорил отец.

      И когда момент настал, сказал:

      –Ну, вот, я же помню! А вы вот мне говорите!

      Темно уже, стали прощаться, он насыпал мне орехов.

      –Ну, ты уж постарайся тут. Налаживай жизнь. Бросай это дело, – сказал я.

      –Да я и сам понимаю, – говорил он, посмеиваясь. – Пора браться за ум! Да, брошу я, честное слово.

      Был он веселый, нормальный человек.

      37

      В воскресенье – аэропорт, задержка вылета на два с лишним часа. Вера замерзла, ушла. Облачно, дождик. С Анной пошли на Южный перрон, я показал ей, где работал папа десять лет назад, там уже не «кукурузники», а другие самолеты. Купили яблок на базарчике.

      И вот – снова полет, голубое Азовское море слева.

      При подлете к Внуково – крутые маневры, самолет затрясся и взвыл, сильно кренясь, посреди ясного неба. «Не хочу умирать!».

      Мамочка, поседевшая моя, снова осталась в Краснодаре.

      Пространство и время для меня как-то сжались, мне теперь кажется, что родина не так уж и далеко от меня, во всяком случае, в сознании она где-то рядом. Всего два часа на самолете. И смертность, конечность моя ясна.

      –Не обижайся на меня, – говорил отец. – Такой я человек.

      В этом звучит понимание – себя не преодолеешь. Но где же мечта нашей молодости, юности, детства? Почему тогда не казалось так? Что утрачено?

      Отец, когда летел из Бурятии, сидел сутки во Внуково, и не позвонил; был он обросший, опухший после пьянки, и сказал.

      –Я еще тогда, три года назад понял, что ты меня стесняешься. Так ведь?

      –Конечно, когда ты такой.

      А он ведь спрашивал; вдруг все-таки не так? И я вспомнил: он дал мне на свадьбу тысячу рублей, на эти деньги я купил хороший финский костюм, кольца, и еще оставалось на проведение банкета. Когда я улетал из Краснодара, ранним утром, он подвез меня на машине в аэропорт. Мы посидели, он покурил и сказал:

      –Ну ладно. Давай там, чтобы все было хорошо, – и после паузы. – На свадьбу, конечно, не поеду.

      Я промолчал.

      Было еще и чувство неудовлетворенности от практически несостоявшегося общения с Игорем. Когда вдвоем мы были на Кубани, он так и ерзал, все хотел ехать домой, к жене и дочке. Все понятно; но с другой стороны иногда хочется дружеского общения без жен, детей, семейств etc., проникнуть вдвоем в только нам принадлежащее прошлое. Он, всё же, не проявил такой способности и желания, от этого было тоскливо. И я вспоминал, что, в сущности, будучи вдалеке от Игоря, несколько