Белый рояль, чёрный туман. Ян Бовский

t-author>Лев Толстой, «Крейцерова соната»

      Прелюдия

      Нa скамейке лежал человек. В самом центре Москвы, на Тверском бульваре. Был предрассветный час июньского утра начала «нулевых».

      Дворник Кирим неторопливо подметал дорожки, поглядывая на лежащего. Когда он доковылял до скамейки и наклонился к незнакомцу – обнаружил, что это молодой мужчина. До подбородка тот был укрыт светлым плащом. Под русой головой лежал чёрный кожаный портфель, под щекой – сложенные ладошки: так укладывают детей в тихий час в детском саду. Мужчина спал и ворочался во сне. При этом на его лице возникало болезненное выражение: узкое пространство деревянной скамейки не позволяло бедняге пристроиться поудобнее. Он вздыхал, сомкнутые веки с белёсыми ресницами нервно подрагивали – сон был беспокойный.

      Рядом с лавочкой валялась раскрытая газета. На развороте крупным шрифтом выделялся заголовок статьи. Кирим, запинаясь, прочитал: «Музыка может управлять людьми». В недоумении поднял газету, повертел в руках. Постоял в нерешительности – бросить газету в мешок с мусором или оставить на чемодане, тут же возле скамейки.

      Из-под плаща высунулась нога в чёрном носке и джинсовой штанине. Кирим покачал головой: надо же, разулся, культурный, значит. Тут только он заметил чёрные кожаные туфли с удлинёнными носами, засунутые глубоко под скамейку. Кирим ещё раз окинул взглядом незнакомца. Непохоже, что пьяница какой-то или бомж. Спящий плотнее натянул плащ и свернулся калачиком на манер его внука, как большой ребёнок. А скамейка жёсткая. Кирим знает. Самому не раз приходилось на лавке ночевать. Потом месяц рёбра ноют. Дворник положил газету на чемодан. И тут взгляд его привлекла фотография седого мужчины с печальными глазами и аккуратной бородкой на первой странице. «Чай-ков-ский», – по слогам прочитал Кирим и удовлетворённо крякнул. Знакомая фамилия. Вчера по телевизору в новостях говорили про него, что музыку любил больше всего на свете и даже сам сочинял. Достойный человек, значит. Кирим тоже музыку любит и подобрать умеет песню на гиджаке. Только сейчас ему надо деньги зарабатывать, а то дома кушать нечего будет. А музыка – это хорошо. Она жить помогает.

      Так, разговаривая с самим собой и перебивая себя же народными мотивами «Чину-чина» и «Бухороча», Кирим не спеша подчищал дорожки Тверского бульвара. До открытия метро оставалось полчаса. И тогда хлынет народ.

* * *

      В то время, когда первые пассажиры заспешили по эскалаторам столичной подземки, в доме на тихой улице центра старой Москвы прозвенел звонок. Нет, не радостная трель будильника от «Первого часового завода» и не победная – от завода «Слава». Подобные простачки не прижились бы у продвинутой хозяйки элитной квартиры с «евроремонтом». Здесь всё согласно её вкусу – дорого и гламурно. Юлия открыла глаза и нажала изящным пальчиком кнопку навороченного мобильника. Назойливая мелодия оборвалась. Телефон подмигнул хозяйке сонным зелёным глазом и погрузился в дремоту. Так рано хозяйке не звонят. Разве что разбушевавшийся вчера супруг? Интересно, где он ночевал? Ведь ему сегодня играть на очередном туре музыкального конкурса.

      Юлия тоскливо поглядела в натяжной потолок, вспоминая вчерашний вечер. Невидимый обруч давил на виски и затылок. Молодая женщина сидела неподвижно, приняв «позу лотоса» и обхватив красивыми руками голову. Тупо рассматривала чёрный лак на ногах и думала о том, что хвалёная педикюрша так и не избавила её от мозоли на мизинце. В чём сегодня идти на заключительные слушания конкурса в консерваторию? И всё эти проклятые босоножки. Влад привёз их из Техаса, как раз ко дню её рождения, со стразами Сваровски, как она хотела. Но это же мужчина! Он даже не подумал, что размеры обуви там и здесь – не одно и то же. Стоило раз наведаться в них в ресторан, и нога растёрта до крови. Теперь эти туфельки для Золушки превратились в «испанский сапожок».

      Так, впрочем, и супружество с Владом. Не хочется даже думать об этом. Юлия сползла с шёлковой простыни, набросила лёгкий халатик, отыскала под кроватью атласные тапочки. «Юлия!» – беззвучно поприветствовали они хозяйку вышитыми буковками, и она направилась в ванную. Свет, отражённый от итальянской плитки, слепил глаза. Красотка попыталась прогнать сон холодной водой. Посмотрела на себя в зеркало: опять синие круги под глазами. Конечно, такой вечер, как вчера, не может не оставить синяков. Зеркало укоризненно блеснуло серебристой надписью по овальному краю: «Юлия!»

      Она начала раздражаться. А ведь эти мелочи всегда поднимали ей настроение: «Всё для тебя! Ты этого достойна!» После вчерашнего вечера даже любимые предметы не радуют. Не надо было спешить, пожила бы у мамы в особняке в Канаде, отдохнула бы после утомительных концертов. А она неслась, как дура, на его зов: «Юлечка, ты мой талисман! С тобой мне никакие конкуренты не страшны. Гран-при будет моим, вот увидишь!» Правильно мама говорит: надо думать о себе. Юлия поплелась на кухню – заварить кофе, выкурить сигарету. Глядишь, жизнь станет веселее.

* * *

      Одновременно с хозяйкой квартиры в центре Москвы начал свой день нездорово располневший дачник. Обитателя большого старого деревянного дома в престижном Подмосковье дела заставили встать в непривычно раннее время.

      В