Каменный Пояс. Книга 2. Наследники. Евгений Александрович Федоров

ым тайникам хозяина. В больших и малых городах: Москве и Санкт-Петербурге, Ярославле и Нижнем Новгороде, Казани и Тобольске, Твери и Екатеринбурге – везде стояли белокаменные демидовские палаты и склады. По многоводным русским рекам плыли бесконечные демидовские караваны, а на берегах возвышались пристани уральского заводчика. Не перечесть всех богатств, оставленных покойным Акинфием Никитичем Демидовым! «Кому же все это достанется? Перед кем своевременно склонить голову?» – тревожно думала челядь.

      Ходили смутные слухи о том, что крутой и неугомонный хозяин в 1743 году уничтожил старое завещание и написал новое. После себя покойный оставил трех сыновей: Прокофия, Григория и Никиту. Все трое были в разном возрасте, разных характеров и привычек. Акинфий Никитич был дважды женат; два старших его сына родились от первой жены, третий, Никита, был от второй супруги невьянского властелина – Евфимии Ивановны, ярославской дворянки, женщины с желчным характером. Насколько дерзко и смело вел себя Акинфий Никитич в заводских делах и с людьми даже высоких государственных рангов, настолько он был робок и слабодушен в отношениях с остроносенькой и немощной женой. Сынок Никитка родился от нее 8 сентября 1724 года на берегу Чусовой, в пору путешествия жены заводчика на Урал. В память этого семейного события Акинфий Демидов воздвиг на высоком яру реки громоздкий каменный крест с пометой на нем о дне рождения сына. Теперь Никите шел двадцать первый год, а братья его были уже мужами в силе. Однако держались они при отце в тени: в заводские дела не вмешивались, жили неприметно, безмолвно. Сейчас они должны были воспрянуть духом и выплыть из небытия.

      «Кто же из них станет хозяином?» – вот о чем думал главный демидовский приказчик Мосолов, сидя у тела почившего. Княжистый хитроглазый старик тревожился не напрасно. Знал он, что Акинфий порвал старое завещание, а на кого новое переписал – это было тайной даже для него, умного и доходчивого проныры. Хотелось Ивану Перфильевичу Мосолову не ошибиться. Уже сейчас надо повести себя так, чтобы своими действиями и поведением не затронуть самолюбия будущего властелина.

      Хотя Мосолову было не до покойника, он велел спешно обладить дубовую домовину. Тело хозяина обрядили в саван и уложили в крепкий гроб. Когда-то могучий и широкоплечий, Акинфий Никитич выглядел теперь в своем последнем прибежище хилым и старым, словно подменили его. Нос заострился, лицо стало тонким и восковым. Разглядывая этот неузнаваемый лик еще не так давно грозного властелина, приказчик сокрушенно думал: «Экий человек – и погас разом! Словно свечу потушили».

      Августовское солнце поднялось высоко, жгло немилосердно. Воды Камы неслись привольно и тихо, в их прозрачной глубине отражались вековые кедры, высокие скалы. Струги, уткнувшись в берег, стояли неподвижно. Собирая мед с цветущих трав, жужжали пчелы. Синело небо, озолоченное солнцем. И когда из-за ельника дохнул легкий речной ветерок, на склоненного Мосолова повеяло тленом. Приказчику стало не по себе, его замутило. Он с горечью снова подумал: «Скоро-то как! Был человек, тварь живая, – и не стало. Все суета и быстротечно».

      Однако ж он не поддался тоске, встряхнулся и, оглянувшись, приказал:

      – Накрыть домовину! На коня холопа – и в село: звать попов отпевать новопреставленного болярина Акинфия Никитича!

      Он истово перекрестился и положил перед телом земной поклон.

      – Прощай, хозяин! – В голосе приказчика прозвучала скорбь.

      Не о покойном думал в эту минуту Мосолов, не его жалел, а горевал он о себе, о жизни: «Эх, как мимолетна она! И не размахнешься во всю ширь. Только разойдешься, думаешь – все впереди, а тут раз – и конец!»

      Дубовую домовину закрыли крышкой.

      Приказчик сошел со струга, ему подвели коня. Он взобрался на скакуна, махнул рукой:

      – Пошел в Невьянск!

      Все поняли: поскакал Мосолов к брату покойного, к пучеглазому Никите Никитичу Демидову. Он дядя сирот, ему и забота о наследстве.

      В Невьянске в демидовских хоромах в железном сундуке хранился ларец, а в нем лежало завещание Акинфия.

      «Как там сказано, так тому и быть! – рассуждал Мосолов, погоняя и без того горячего коня. – В Невьянск! В Невьянск!»

      В попутных заводских селах приказчик наказал священникам звонить в колокола и молиться об умершем хозяине.

      Унылый редкий звон огласил горы и лесные трущобы, возвещая печальную весть. Но, узнав ее, крепостные демидовские мужики остались равнодушны. Знали они: ушел один хозяин, придет другой, а их судьба останется неизменной.

2

      Тихим ранним утром Мосолов приближался к Невьянску. На востоке над горами пылал утренний пожар зари. Проснулись птицы, в лесах началась суетливая звериная жизнь. На косогоре приказчик задержал коня, вздохнул полной грудью: «Осподи боже, сколь богатства кругом, – и кому это достанется?»

      С холма открывались волнистые гребни гор, деревни, притаившиеся среди густых лесов, синие дымки тянулись к небу. Прямо у ног Мосолова распахнулась широкая зеленая долина, по которой, отливая серебром, лениво несла свои прохладные воды река Нейва. Птицы хлопотливой стаей тянулись