Скука прекрасной Бурруджун. Ярослава Осокина

усталых глаз правителя Шашатаны. Он был высок, это несомненно, но худощав – ни намека на мощную силу, подобно его воинам, застывших у дверей зала, или изнеженную мягкость, как у его советников, которые почтительно согнувшись, зачитывали ее имя.

      Его темные жесткие волосы были коротко острижены, как у воина, а цвет глаз был удивительным – зеленым, как говорят, был у его матери, заморской принцессы. И он не был стар, как пищала ее неразумная сводная сестра. Ему было едва ли тридцать пять, в то время как сама Бурруджун встречала двадцать первую весну.

      Они обменялись подобающими случаю поклонами, и Шашатана опустился перед ней на подушки.

      Бурруджун почему-то не могла отвести взгляд, все смотрела, будто зачарованная.

      Господин Мин-Раге, один из первых помощников правителя Шашатаны, который был знаком с приемным отцом Бурруджун, едва заметно кивнул девушке и, склонившись к уху Шашатаны, что-то сказал. Шашатана снова взглянул на девушку.

      – Ты дочь Джун-ар-Кугута? – мягко спросил он. – Твой отец учил меня точным наукам в детстве. Порол нещадно, надо сказать.

      Она почти не помнила своего отца – была слишком мала, когда он умер.

      – Надеюсь, это пошло вам на пользу, – вежливо отозвалась Бурруджун.

      Шашатана весело прищурился, хотя его советники выглядели недовольными.

      – Несомненно, – согласился он. Некоторое время он смотрел на нее, а она, робея, не отворачивалась, отвечая тем же.

      Он отвел взгляд, вставая и перемещаясь к следующей претендентке, не кивнув, не улыбнувшись – никак не отметив ее. И у Бурруджун – совершенно неожиданно для нее самой, – замерло дыхание. Он отвел взгляд, и будто сотня светильников разом погасли. Девушка опустила голову, сцепив пальцы на ручке веера. Бурруджун не слышала, как отходя от нее, правитель Лазоревого края кинул через плечо советникам: «Эта девушка». И не слышала, как формально и быстро он раскланялся с остальными возможными невестами.

      «Ведь я думала, что сердце мое молчит и уже не заговорит никогда», – удивленно думала Бурруджун, прижав руку к груди, где оно заполошно и непривычно быстро билось. Как чудно и странно оборачивается порой жизнь.

      Платье красавицы Аль-наан-Рада

      Для Бурруджун так и осталось загадкой, почему из всех признанных красавиц он выбрал именно ее.

      Впрочем, эта загадка мучила и многих придворных дам. Мона-дар-Ушшада, которой предстояло стать старшей дамой в свите будущей правительницы, про себя называла Бурруджун не иначе как «эта рыба», имея в виду ее холодность и неизменное спокойствие. Дама неустанно отмечала малейшие промахи будущей прекрасной госпожи, ее непривычку к сложным нарядам и прическам, отсутствие тонкости и изящества в некоторых повседневных делах и нелюбовь к праздному времяпрепровождению, да к тому же абсолютное неумение складывать стихи. Хотя Бурруджун музицировала довольно сносно, и также рисовала тушью, делала она это без удовольствия.

      Правда,