Перед грозой так пахнут розы. Андрей Бешлык

y-line/>

      Пролог. 37 танков или начнём с конца.

      Я не военный, не политик и даже не журналист. Я – сервисный инженер. Но даже это громко сказано. Фактически, я кабельщик и занимаюсь монтажом.

      На планёрке сегодня утром шеф приказал пулей лететь 130 километров из миллионного Ростова в посёлок Тарасовский, не примечательный ничем, кроме того, что на трассе М4 «Дон» там расположена любимая чебуречная дальнобойщиков.

      Такое бывает, когда клиент платит за срочность. Но в это утро понедельника произошёл исключительный случай, когда наш прижимистый директор согласился устроить нам аврал совершенно бесплатно.

      Как нам рассказал по дороге водитель Серёга, что всегда в курсе всех офисных сплетен, в два часа пополудни там должны были состояться похороны полевого командира Луганского ополчения. Он умер в субботу от ран в местной районной больнице.

      Когда мы приехали на кладбище, народу было уже полно. Телевидение, журналисты там всякие, казаки, естественно примазавшиеся, чтобы не упустить случая помитинговать в поддержку повстанцев. Кто угодно, кроме ожидаемых там родственников умершего.

      Я в пожарном порядке протянул акустический кабель, чтобы успеть вовремя, но понервничать всё же пришлось, когда к половине второго пошёл второй час безуспешных попыток настроить аппаратуру и заставить музыку звучать чисто. Тренировался я на песне «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг», и со стороны могло показаться, будто бы я ставлю любимую песню по собственной инициативе.

      Что наверно и подумала маленькая седая старушка в чёрном, что незаметно вышла ко мне из толпы. Я уже переживал за дело не на шутку и хотел прикрикнуть на внезапную помеху, отвлекающую от работы, но внезапно понял, кто передо мной стоит.

      Это была единственная родственница погибшего, сумевшая выбраться на похороны, чтобы в последний раз с родным сыном повидаться.

      Она настойчиво совала ко мне в руку флешку с каким-то очень важным содержимым, а каким именно, узнать было невозможно, потому что её голос то и дело сбивался от рыданий и переходил на невнятный суржик, непонятный ни русским, ни украинцам, ни даже казакам.

      Я попытался было объяснить, что я не представитель прессы, но это было безнадёжно. Она всучивала мне этот злосчастный носитель, настаивая на том, что обнародовать его в СМИ – последняя воля умершего.

      Мне было крайне тяжко спорить с убитой горем матерью, и я сунул флешку в карман, чтобы при первой же возможности передать одному из многочисленных журналистов.

      Однако наша бригада заработалась конкретно, и о флешке забыли.

      Вспомнил я о ней только дома, когда выворачивал карманы робы, чтобы бросить её в стиральную машину.

      Мне стало жутко стыдно перед пожилой украинкой и перед собственной совестью. Я был готов немедленно вызвать такси и мчать по тёмным улицам Ростова до первого попавшегося офиса информационного агентства, где сотрудники работают ночью.

      Но любопытство пересилило.

      Мне вспомнилась последняя реплика матери погибшего офицера:

      – Це матерiал до трибуналу, шоб судiтi киiвську хунту. Вбивцi!

      А также вспомнился рассказ выступавшего на митинге казачьего атамана о последнем подвиге похороненного, который заставил меня подумать, будто бы я попал на съёмки фильма об Отечественной Войне.

      Забегая вперёд, скажу, что на следующий день я передал эту флешку тому самому казачьему атаману, которого знал по клубу исторических реконструкторов, так что моя совесть чиста.

      Там была автобиография умершего. Прям как в шпионских боевиках: «Если вы читаете это, то меня уже нет». Правда, этой фразы в тексте не было. Я снял с него копию на случай, если атаман проявит славянское разгильдяйство и профукает единственный экземпляр мемуаров офицера.

      Но перед тем, как присоединить к этому введению собственно текст воспоминаний, я считаю своим долгом пересказать по памяти рассказ атамана – такие события должны остаться в памяти потомков.

      * * *

      Андрей Соколов, более известный по партийной кличке «лейтенант Рамирес», по праву снискал славу самого дерзкого полевого командира Луганской Народной Республики. Со взводом таких же отчаянных парней он ходил в атаки на самых безнадёжных участках фронта, где казалось бы победить невозможно. Но победы он одерживал. Благодаря таким, как он, июльское наступление украинской армии захлебнулось.

      Но в первый день августа нацгвардия снова предприняла попытку начать наступление, вклинившись между железнодорожными станциями Дебальцево и Алчевск. Ополченцы были вынуждены отступить, и отряд Рамиреса остался на мосту через железную дорогу прикрывать их отход.

      Украинцы пустили через узкий мост армаду, а у ополченцев закончились боеприпасы. Тогда Рамирес последним приказом вызвал огонь артиллерии ополчения на себя. А сам взял противотанковую гранату, пропустил передний танк почти до конца моста и почти в упор метнул гранату под танк. После чего сам рухнул от взрыва как подкошенный.

      Но дело