Ужин после премьеры. Татьяна Васильевна Лихачевская

что проездом из Сибири или Средней Азии. Потом работа на разных студиях страны ещё дальше увела его от родного города. А вскоре поднялся «железный занавес», и Валентин вместе с другими «полковниками» – так с лёгкой руки поляков называли режиссёров, чьи фильмы по многу лет пылились на полках, не допущенные цензурой на экран, закружился по зарубежью. Правда, его дипломный фильм «Чёрный ветер» – по поэме Блока «Двенадцать» – протомился в заточении всего два года, но скандал вокруг него в своё время был приличным: фильм хотели смыть, а то, что Валентин, спасая своего первенца, попросту выкрал картину, подменив её негативом, придавало всей истории детективный аромат, прельстивший бойких журналистов, которые принялись вовсю раздувать его популярность.

      За те годы, что сын был вдали от них, бывшие супруги постоянно перезваниваясь, снова сблизились. Владимир Алексеевич стал даже иногда бывать в доме своей бывшей жены, каждый раз приятно беседуя с её теперешним супругом. Человек незаурядный и хорошо образованный, Виталий Иванович не один десяток лет возглавлял кафедру научного атеизма. Теперь же, когда последнее слово вообще изгнали, шикарный Дом атеизма прикрыли, а кафедру окрестили трудно произносимым с непривычки именем религиоведения, он пробовал себя в чтении публичных лекций о религиозных основах нравственности. Даже в первые годы после ухода Елены, в самые тяжёлые свои годы, задолго до встречи с Верой Николаевной, Владимир Алексеевич не испытывал к нему неприязненного чувства. Нет, это Елена сочла пятидесятилетнего профессора-вдовца более подходящим мужем, чем он, неудавшийся тележурналист, с треском уволенный с работы и вынужденный снова приняться за переводческую подёнщину.

      Вернувшись при первых проблесках Гласности на телевидение, то самое телевидение, что некогда отринуло его, Владимир Алексеевич с горечью об ушедших годах думал, что почти всю жизнь занимался не своим делом. Но в юности путь в журналистику ему закрывал репрессированный отец. Пришлось смириться тогда с Институтом иностранных языков. Там он и встретил Елену и безоглядно влюбился в эту смуглую, тоненькую девушку с ясными серыми глазами. Репатриантка из Китая, в конце сороковых она с отцом приехала на Родину. Отец, фоторепортёр, был незамедлительно обвинён в шпионаже: хорошее владение английским и японским в дополнение к богатой коллекции фотоаппаратуры делало обвинение неопровержимым. В первую же зиму в лагере он умер. Елена в 18 лет осталась одна по сути в чужой стране. Чтобы снимать угол и как-то существовать она работала в фотоателье, а вечерами стала вести разговорные группы английского. Но преподавание ей запретили – нужен был диплом…

      Институт они закончили одновременно, уже будучи женатыми. Елену оставили на кафедре, а Владимир Алексеевич начал осваиваться в Бюро технических переводов. На дворе между тем наступали, как многим тогда показалось, новые времена. В стандартной бумажке, которую получил отец, значилось, что его «дело производством… прекращено за отсутствием состава преступления». Отцу выдали партбилет с датой вступления 1919, а Владимир Алексеевич попал в число сотрудников только что организованной в городе телестудии.

      Уволили его за «очернительство», «клевету»и «протаскивание чуждых настроений»… Перед ним сразу же закрылись двери местных редакций, в издательстве рассыпали готовую книгу очерков.

      – Вот и будешь всю жизнь чахнуть за гроши над переводами, – сказала Елена.

      После развода родителей Валентин всё больше отдалялся от отца. Неожиданным было для Владимира Алексеевича поступление сына на исторический факультет, откуда он вскоре ушёл. Покрутился в ассистентах на местной Киностудии. Тут подоспел срок призыва в Армию. Отслужив, Валентин подал документы во ВГИК и, ко всеобщему удивлению, с первого раза прошёл на режиссёрский факультет.

      – Что это за профессия – кинорежиссёр?! – отчаивалась Елена. – Я понимаю, – оператор: фотография – надёжное ремесло. На худой конец можно ездить по деревням и снимать свадьбы и похороны…

      Её не обрадовали даже успехи на фестивалях.

      – Сейчас этих фестивалей, как грибов после дождя: так что призов хватает всем!

      Фильмы сына она смотрела только из чувства долга. Владимир же Алексеевич каждый из них знал до последнего кадра. Но только первый – знаменитый «Чёрный ветер» казался ему удачным. Дальше пошли картины «по мотивам»: замысловатые визуальные импровизации на литературные темы. Критики, верно, из «своих», вытягивали из Валиных фильмов пресловутые Большие Идеи, которых Владимир Алексеевич при всём желании там не находил… Он написал сыну письмо, тот не ответил, что было впрочем неудивительно при его нелюбви к переписке. Болезненнее задевало другое – Валентин ни разу нисловом не обмолвился о возвращении отца на телевидение. Напрасны были искренние попытки Веры Николаевны оправдать Валю: не знать документальных лент отца сын не мог – их не однажды прокатывали по ЦТ. Что это: неприятие или… безразличие? Во время редких и коротких телефонных разговоров об этом не спросишь. И оставалось только надежда на то, что судьба когда-нибудь пошлёт встречу с сыном…

      В день премьеры Владимир Алексеевич проснулся с головной болью. В общем-то, обычное его состояние в пору весеннего таяния. Он никогда