Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

своему стану экивоками подпихивать Лушку, ан вижу: мама и Михаил рыщут по двору с лампой.

      В серёдке у меня всё так и захолонуло.

      – Чего, – насыпаюсь с расспросами, – днём с огнём в две руки ищете?[67]

      – У м-ме-ня, Н-н-ню-ра… к-ко-шель… с день… га… – ми… п-п-п-про… пал… В-в-вот… Л-л-лихота какая… Всёшко о-о-обрыскали… Н-н-ну… В к-к-аких ещё в чертях по-од… з-з-заколодками[68] и-и-искать?..

      Михаил сильно заикался.

      Помалу я стала понимать, что спеклось что-то ужасное.

      На нём не было лица… Убитый, оторопелый, белее полотна, стоял он на свежем, – ночью, только вот выпал, – первом молодом снегу и совсем не чувствовал холода, совсем не видал себя, совсем не видал того, что одна нога была в лаковом сапоге, а другая лишь в бумажном носке.

      Где-то далече, за горой, глухо, будто со дна земли, заслышался протягливый паровозный гудок. (Мы жили тогда от путей метрах так в полусотне. Никак не дальше.)

      На ту минуту вернулась наша хозяйка.

      По нашей по нужде квартирничали мы у одних молодых. Как-то так сложилось… Держались впрохолодь, не всхожи были с ними…[69] Никогда молодайка с лубочными глазками[70] – за кроткий нрав и смазливую внешность её звали куклёнком – никуда не носила своего кричливого мальца (детей у них больше не было). А тут притемно ушуршала с ним вроде как к своей к свекрухе и вот выщелкнулась.

      Гадать нечего.

      Подозрение легло на эту большеухую лису.

      – Пеняй на свою на доблестну невестушку! – окусилась смиренная кукла. А самой злой румянец в лицо плесканул. – Эт она, твоя сродная любимушка, твой жа капиталец по-родственному подгýндорила[71] с большого доброчестия. Тепере и не жалае за тебя. Приспосо-о-обчивая курёнка!

      – Мерзавица! – открикнул Михаил. – Нечеуху[72] городишь, кощуница! Иль ты пердунца[73] хватила? Мор бы тебя взял, кружная овца![74] Не верю твоим клеветным словам, дрянца ты с пыльцой! Бреховня! Я пихнусь в сельсовет! На тебя заявлю, блудячая ты вяжихвостка! И тебя враз упакуют![75]

      Обточила баширница[76] Михаила незнамо каким этажом и даль орёт:

      – Оя! Кляп тебе в дыхало! Да греби ты отсюда! Нагнал морозу… Выпужал до смерточки, молневержец… До лампадки мне все твои погрозы! Так я и затарахтела перед тобой своим попенгагеном![77] Да заявляй хоша в пять сельсоветов, укоротчик! Греми своей крышкой эсколь угодно, персюковый козёл![78] Мамишну[79] свою попугай! А я навету не боюсь. Как уметил один умный дядько, «движущееся колесо собаки не обгадят»! Куда хошь и чего хошь лепи. Не дёржим. Только мы упрёмся – она спёрла! – И шатоха лошадино выкорячила зад. – Она! Она-с!

      Михаил поднял усталые шальные глаза.

      – Раз ты, Н-н-нюра, н-н-не идёшь… Р-р-раз д-д-деньги п-п-пропали… Остался на эфесе ножки свеся…[80] Что ж мне?.. З-загнать с себя всё до нитоньки и вертаться б-б-бобылём?.. За такущее тятяка по головушке не погладит… Сезон! Сезон же увесь в поту арабил!.. Как проклятый… И в одну ночь опал достатком! Обтрясли…

67

В д в е р у к и и с к а т ь – усиленно искать.

68

В ч е р т я х п о д з а к о л о д к а м и – неизвестно в каком месте.

69

Н е в с х о ж и с н и м и – не знались, не ходили к ним.

70

Л у б о ч н ы е г л а з а – глупые глаза.

71

П о д г ý н д о р и т ь – взять потихоньку.

72

Н е ч е у х а – вздор, чепуха.

73

П е р д у н е ц – самая любимая трава для скота. Когда наедятся её коровы, то пучит им животы.

74

К р у ж н а я о в ц а – овца, заболевшая вертячкой (воспаление мозгов, которое бывает обычно от жары). Такая овца кружится и погибает.

75

У п а к о в а т ь – арестовать.

76

Б а ш и р н и ц а – любительница устраивать шумные скандалы.

77

Т а р а х т е т ь п о п е н г а г е н о м – испытывать страх.

78

П е р с ю к о в а я к о з а, п е р с ю к о в ы й к о з ё л – порода коз, от которых получают сорт тонкого пуха персюк.

79

М а м и ш н а (грубое) – мама.

80

О с т а л с я н а э ф е с е н о ж к и с в е с я – остался ни с чем.